Когда началась церемония с птицами, белый голубь, вместо того, чтобы лететь к алтарю, спустился на голову Коломбетты и, испуганный шумом толпы, забился в капюшон девушки. Суеверные парижане огласили Коломбетту избранницею Божиею; тысячи людей стекали поглазеть па дочь трактирщика, как на святую, — и, понятное дело, таверна отца Коломбетты стала процветать и процвела. Репутация дома Коломбетты держалась весьма долго и прочно, из поколения в поколение.
Заимствуя какой-либо символ из языческого наследства, христианство всегда старалось, по мере сил, затушевать его подлинное происхождение, изобретая в объяснение его самостоятельные легенды. Таково католическое сказание, — почему голубь стал священною птицею, удостоился воплощать Духа Святого и символизировать всё чистое, прекрасное и возвышенное в области веры. Счастливая виновница этой благодати — голубка, выпущенная Ноем из Ковчега всемирного потопа. Когда вода поглотила землю, дьявол, довольный, что довёл человечество до столь ужасной казни Божией, удалился в чёрную тучу, висевшую как раз над Араратом, и едва обнажилась вершина горы, спустился на неё, готовый наброситься на первое живое существо, которое окажется спасённым от потопа. Существом этим оказался ворон, выпущенный Ноем из ковчега. Дьявол научил птицу питаться мясом трупов, которые всюду гнили в изобилии, — и ворон, насыщая свою утробу, забыл об ожидавшем его хозяине, остался вековать на свободе. Вслед затем, как гласит Библия, Ной выпустил на разведку голубку.
Дьявол пытался развратить трупоядением и эту птичку, — но вид ворона, клюющего мёртвые тела, привёл её в ужас и она поспешно возвратилась к Ною, неся в клюве масличную ветвь (эмблему мира и спасения), а сама стала с тех пор эмблемою чистоты, верности и кротости. Голубка с масличною ветвью в клюве, как видно из легенды, — самый подходящий герб для вегетарианских обществ.
Обычай украшения в Троицын день церквей и домов цветами и зеленью принадлежит ко второму наслоению, т. е. к разряду языческих переживаний, молчаливо признанных христианскою церковью правоспособными под условием, что свершаться они будут во имя Христа, Божией Матери, Св. Духа, а не старых стихийных богов. В великорусской семицкой берёзке в соответствующих ей украинском «тополе», белорусском «кусте», сербских, «кралицах» и тому подобных, прямо, можно сказать, бесчисленных, но однородных и однообразных обрядах и символах народ чтит забытую им лесную деву, оживающую в зелени дубрав или самую богиню весну, одевающую деревья листьями и цветами. Но поёт он при этом не о лесной деве и не о богине весне, а
Нельзя придумать лучшей характеристики народному празднику Троицы — «зелёным святкам», как слывут на Руси три последние дня семицкой недели, Троицын и Духов день — чем только что приведённая песня, молящая «Троицу-Богородицу» о разрешении исполнить старый языческий обычай, поминая старых, таинственных Дида и Ладу — богов летнего плодородия, любви и брачных связей. Обычай справлять зелёные святки далеко не ограничен одними славянскими землями. Мы находим его и в Германии, и во Франции, и в Англии. В мемуарах 1615 года, написанных аббатисой Ремиремона Катериною Лотарингской, мы читаем, что в Духов день восемь окрестных приходов обязаны были являться в монастырь, причём поселяне несли в руках ветви разных деревьев и кустарников. Каждый приход пел особо ему присвоенный псалом и должен был сделать монастырю определённое приношение. В том числе, деревня Сен-Реми обязывалась поднести капитулу блюдо снега за неимением же его — двух белых быков. Блюдо снега, тающего под солнечными лучами, являлось эмблемою побеждённой, уничтоженной колдуньи — зимы, забытой среди победоносного ликования зелёных святок. Курьёзно, что вслед за описанною процессией в Ремиремоне, аристократическом монастыре, начиналось нечто в роде именно русалий, проклятых нашим Кириллом Туровским: монахини должны были танцевать во дворе аббатства. Первый танец принадлежал аббатисе, а второй капитулу. «Если же дама-аббатиса не хочет или не может участвовать в танце, принадлежит ей предоставить себе заместительницу. Также требуют инокини, чтобы граждане ремиремонские являлись на праздник ей в оружии, и был после обеда смотр и парад, и шли бы они пред инокинями в церковь и через двор аббатства по разным башням». В одной из башен аббатиса предлагала ремиремонцам угощение, и они пили, любуясь как во дворе монастыря пляшут инокини. Во всё продолжение этого странного визита, в церкви горела лампада, приносимая тоже ремиремонцами.
Католическое духовенство всегда отличалось уменьем взять власть над народом, — где не хватало силы, хитростью, где нельзя было победить предрассудка, оно подделывалось под предрассудок, стараясь лишь влить в его старые мехи вино новое. Миссионер-иезуит, преклонившийся перед Буддою, подкинув предварительно к подножию кумира маленький крестик — католический тип, живой во все века и во всех странах. Не в состоянии воспрепятствовать троицким сборищам народным, св. Медар, епископ Нионский задумал по крайней мере облагородить их, вложить в них начала нравственные, поучительные. С этою целью он учредил в Саланси особый обряд выдачи премии за добродетель, справлявшийся ежегодно в Троицын день. Это — пресловутый обряд «розьеры». Девушку, отличавшуюся особым благонравием в течение целого года, епископ торжественно украшал венком из белых роз, в награду за доброе поведение. Первую награду получила сестра епископа Гертруда — девица, как гласит легенда, весьма страстного темперамента, однако, блистательно отражавшая искушения диавольские. С эпохи Людовика XIII, по почину самого короля, к розовому венку были прибавлены голубая лента и золотое кольцо. Св. Медар переработал изобретённый им обряд из старинного, ещё в XIII веке отмеченного летописцами права синьоров Саланси выбирать для себя самую красивую и добродетельную девушку селения. Таким образом, разврат по праву primae noctis перешёл в торжество добродетели. До XVIII века праздник «розьеры» был привилегиею Саланси, но при Людовике XV, т. е. точно на смех, в самый беспутный исторический период Франции, распространился по всей стране, проник даже в Германию. Ламбер и Делилль воспевали праздник «розьеры» стихами, Гретри написал на сюжет его оперу, музыку из которой долгое время пели при торжестве. Революция смела своим вихрем старинный праздник с лица земли повсюду кроме Нантерра, близ Версаля, где он и посейчас справляется, причём венчает «розьеру» уже не епископ, но мэр местечка. Оффенбах жестоко осмеял устаревший обычай в «Синей Бороде» и едва ли не был прав: премии за добродетель совсем не к лицу современному французскому простонародью, — героям «La Terre», «Жерминаль» и т. д.; где тысячами рождаются Буллоты, там поздно искать Жанну д'Арк.
Обычай избрания молодой девушки в царицы праздника, выродившийся во Франции в торжество «розьеры» — в тех или других видоизменениях, держится повсеместно. В Англии это — lady of the may, в Германии — Maibraut, у чехов — кралька. В наиболее чистом виде мы встречаем обряд в Малороссии («тополя») и на Полесье («куст»). В Сербии Троицын день называется праздником кралиц и справляется следующею церемонией. Десять или пятнадцать девушек, из которых одна представляет знаменосца (баряктара), другая краля, третья, под покрывалом, королеву или (кралицу), четвёртая её прислужницу (дворкиню), с плясками и песнями ходят по деревне, останавливаясь перед каждым двором. В этих песнях говорится всего больше о выборе невесты, о свадьбе, о счастливом супружестве, о родительском счастье; каждый стих сопровождается припевом «лело!» — именем древнеславянского божества любви. В хороводной песне рассказывается о женских божествах, вилах, пляшущих под деревом, о том, как Родиша (вероятно, мужское божество, так как Лело — женское) собирает перед ними росу с цветов и листьев и сватается за одну из вил (Л. Ранке). В Орловской губернии, в Севском уезде, троицкий припев «Леле ми!» также сохранился; любопытно, что троицкое гулянье называется в этой местности «Троянами», напоминая, быть может, о том таинственном Трояне, чей неясный след, на великое мучение мифологов, мелькнул в «Слове о полку Игореве». В Зарайском уезде выбирают девушку в «русалки». В одной рубашке, с распущенными волосами, верхом на кочерге, с помелом через плечо, она идёт впереди шумной процессии баб и девок, которые поют песни и бьют в заслон. Ребятишки дразнят русалку, пока процессия не выйдет из
