остановился и, растягивая мгновения, поджидал ее. Как долго падала она на него с небес, потрескивая громом, он устал ее ждать, но наконец она упала в подставленные руки, огнем прошила тело и ушла в землю, одарив его волшебной силой. И, не вынеся тяжести этой силы, он упал, обжигая жаром мокрую траву, и лежал так, пока подаренная небом сила осваивалась в его теле.
Прилетел откуда-то огненный шарик, покрутился вокруг. Мальчик протянул руку, приглашая шар сесть на ладонь, а потом сжал кулак, и огненные ленточки, пройдя меж пальцев, скрутились в маленькие шарики.
А когда он вернулся домой, на кухне горел свет, и мама ждала своего полуночника-сына, рассеянно листая страницы книги.
— Мама, — сказал он ей, отмывая ноги и переодеваясь в сухое. — Мама, я волшебник! Я все могу!
— Не говори глупости, — сказала мама. — Никто не умеет все.
Она отправила сына в постель, затем полотенцем выгнала в открытое окно шаровую молнию. На кухне сразу стало темно, только на столе мерцали лиловыми и зелеными, как камень александрит, сполохами стеклянные банки с зарничным вареньем.
Автомобиль выехал на раскисший от ливня луг и остановился. Дама мрачно смотрела на суету, близкую к растерянности, заполнившую это темное ночное пространство. Стояло кругом несколько машин, зажигались прожектора; скоро стало совсем светло от их лучей. Еще капал дождь, но это были только остатки той воды, которая час назад вылилась здесь.
Подошел к даме неприметный, поздоровался хмуро. Хорош был его вид: босой, в подвернутых брюках, обляпанный желтой глиной, промокший насквозь, и на лице смертельная усталость.
— Что там? — спросила дама.
— Кажется, в него попала молния, — ответил неприметный.
— Кажется? — переспросила дама.
— Они так полагают, — ответил неприметный.
— А что думаешь ты?
— Ничего не думаю, — пожал плечами неприметный. — Но похоже на то.
— Это место далеко?
— Да вот же, — указал неприметный на освещенный круг.
Дама глянула на мокрый луг и решила выйти из машины.
— Не надо бы вам, — сказал неприметный. — Там сыро и грязно. Туфли испортите.
Дама решительно сняла туфли и ступила на холодную влажную траву.
— Лучше не надо, — повторил неприметный, не делая, впрочем, никаких попыток преградить дорогу.
Она вышла к освещенному кругу и сразу увидела горелое место. Трава выгорела, очертив силуэт упавшего навзничь человека.
— Не осталось даже праха, — сказал ей кто-то. — Дождь и ветер все развеяли.
— Невозможно! — крикнула она, прижимая руку к горлу. Крик получился, как вскрик; чья-то холодная рука взяла ее за локоть, и тот же голос сказал:
— Ему некуда было деться, разве что он умел летать. Когда вышел под грозу, он был, как лунатик, даже не оделся. В таком виде…
Не дослушав, она вернулась к машине и обнаружила рядом с собой неприметного.
— Подвезти тебя? — спросила она. — Или останешься?
— Я грязный, — сказал он, разводя руками.
— Почистят, — небрежно сказала она.
Она высадила его у дома, и сама вышла на мощенную плитами площадку.
— Мы убили его, — сказала она вдруг негромко, и неприметный, уже было совсем попрощавшийся, повернулся к ней.
— Стихия, — проговорил он. — Грозе не прикажешь. Не думайте об этом. — Он сунул руку в карман и вытащил оттуда три самодельных пластмассовых кубика. — Знаете, что это? Это волшебные кубики. Их подарил мне двоюродный брат, когда было нам лет по двенадцати. Надо загадать желание и бросить. Если выпадет шестерка, оно исполнится. За все эти годы у меня шестерка выпадала только два раза. Сейчас загадаю. — Он встряхнул кубики в ладонях и уронил их на плиты площадки. Выпали три шестерки.
— Твое желание исполнится, — сказала она.
— Подарить вам их? — с готовностью предложил неприметный. — Вам они тоже исполнят три желания.
Она взяла из его рук кубики, встряхнула, зажмурилась, задумывая желание, и бросила. Три шестерки.
— Может быть, мы загадали одно и то же желание? — предположил неприметный. — Я загадал, чтобы Тихоня был жив и здоров и все у него было в порядке.
— Я тоже, — призналась она. — Но так не бывает.
Мчалась машина по утреннему, еще не проснувшемуся городу. Летний рассвет уже развеял тьму на северо-востоке, но улицы пустынны, в окнах редко где горит свет. Очень рано.
Этюд в серых тонах: железобетонные дома серые; асфальт серый; уходит за ночью серая туча; седой от росы кажется трава на газонах; и в серой машине едет дама в сером костюме.
— Остановите, — говорит она водителю, когда они едут мимо сквера.
Дама выходит из машины и идет по каменной дорожке под липами, без цели, без мыслей — просто потому, что нет больше сил оставаться в машине.
Вспомнилось вдруг даме:
Дама прикрыла на мгновение глаза, а когда открыла, краем глаза заметила среди темно-зеленого куста что-то розовое. Пион. Он был еще недавно плотно сжатым шариком, а теперь чуть раскрылся, застенчиво показывая свету свои нарядные лепестки.
Подступили к горлу слезы, закружилась голова, и услышала дама возмущенный голос за спиной:
— Что вы делаете!
Дама оглянулась. Пожилой уборщик, мимо которого она прошла, не заметив, как мимо неизменной принадлежности сквера, смотрел на нее, и лицо его было уже не сердитое, а участливое:
— Вам плохо?
Она покачала головой и торопливо пошла к машине, водитель быстро открыл дверь и глянул ей в лицо, ожидая приказа. Усаживаясь на заднем сиденье, дама чувствовала, что разрыдается, если произнесет хоть слово; она просто махнула рукой, и автомобиль тронулся. И только сейчас дама заметила, что из сжатого ее кулачка выглядывает розовый лепесток. Она раскрыла ладонь — смятая головка пиона упала на колени. Она схватила ее и выбросила в окно, но легче ей не стало.
Серый автомобиль замер у светофора, рядом остановился междугородний автобус, и, скользнув взглядом по сидящим в нем пассажирам, дама чуть не закричала. Тихоня, живой и здоровый Тихоня сидел у окна, рассеянно поглядывая на улицу. Видение? Вот он встретился глазами с ее испуганным взором, узнал, улыбнулся, кивнул, шевельнул губами… Наваждение?
