слове щелкал каблуками. Он не собирался меня понимать!
– Вы заслужили этого! – резко сказала Эйли. Она вскочила с кресла, отошла к стене подальше от света; так легче было произнести то, что она наконец решилась сказать. Голос ее стал тверд и-звонок: – Даже если бы я была той важной фигурой, которой вы меня считали, наш брак был бы все равно невозможен. Вы не можете не быть одиноки, потому что не вас предали все, а вы сами предали всех. Даже если бы я захотела, брак между нами был бы невозможен. Потому что ради вас убит Император, мой отец. И вы убили моего брата…
– Послушайте, княжна! Вы ничего не поняли… – Князь встал, выпрямившись.
– Не приближайтесь! – Эйли отступила от стены и задела юбками столик. В голове молнией мелькнула неожиданная мысль – Эйли попробовала отогнать ее, но рука, опережая и боясь, что разум помешает чувству, уже медленно открывала ящик и самостоятельно шарила внутри.
– Моя княжна, поверьте, я, как и вы, во всей этой трагической суматохе с переворотом виноват менее всего…
– Перестаньте! – с мукой в голосе воскликнула Эйли. Рука наконец нашла то, что искала. Эйли судорожно выдохнула – пусть будет как будет! – и выдернула из ящика аркебузет.
Курок оружия был взведен, и Эйли выстрелила не целясь.
Князь отшатнулся, едва увидел аркебузет, и пуля не задела его.
Эйли, оглушенная грохотом выстрела и собственным поступком, все еще стояла, высоко держа оружие.
В комнате клубился едкий пороховой дым, и Эйли оглушительно чихнула.
С каменным лицом князь шагнул к Эйли и забрал аркебузет из ее руки.
В гостиную ворвалась перепуганная Гомейза, из-за ее спины выглядывали боязливые и жадные от любопытства лица служанок.
Князь обернулся и рявкнул:
– Вон!
Гомейза вытолкала девушек и, быстро кланяясь, исчезла сама; дверь плотно затворилась.
Князь сильной рукой взял Эйли за запястье, подвел к креслу и усадил. Она была покорна и тиха. Первым делом князь нараспашку открыл окно. Потом подошел к столу, налил из графина в высокий стакан лимонада и подал девушке. Эйли не сразу поняла, чуть отстранилась, но князь настоял и заставил ее выпить несколько глотков.
За его спиной опять открылась дверь.
– Я же сказал… – грозно начал он, оборачиваясь. И замолчал. В комнату рвался юный граф Заниах; верная Гомейза сдерживала его, но тщетно.
– Оставьте его! – приказал князь. – Пусть войдет.
Гомейза тут же отпустила мальчика, и он вбежал в комнату. Дверь тихо закрылась.
– Здесь стреляли, – дрожащим от волнения голосом произнес он, указывая на лежащий на столе аркебузет. Князь чуть покачал головой.
– Тебе не следовало приходить сюда, мой мальчик.
– Мне нужно было поговорить с княжной Сухейль Делено! – сказал Заниах.
– Ты выбрал неудачное время, – продолжал настаивать князь.
– Она стреляла в вас, – сказал Заниах. – Вы отправите княжну в крепость?
– Никто ни в кого не стрелял, – спокойно ответил князь.
– Княжна ваш враг? – не мог успокоиться мальчик. Князь обреченно вздохнул:
– Она думает, что я ей враг.
Мальчик подошел к Эйли и внимательно посмотрел на нее, потом смело обернулся к князю:
– Тогда я, видимо, тоже должен думать, что вы мой враг.
– Та-ак… – протянул князь и сел в свое кресло. – А почему вы-то, мой мальчик?
Заниах взял в свои руки безвольную ладонь княжны.
– Ведь это же тетя Зукки! – воскликнул он.
– Что?! – Князь привстал и снова опустился в кресло. Эйли смотрела на мальчика непонимающим взглядом.
– Я тебя узнал вот по этому. – Мальчик протянул руку и тронул украшение, которое Эйли носила как медальон – единственную оставшуюся у нее киммериевую серьгу с хрустальной линзой. – У меня есть такая же. – Он сунул руку в карман и вынул оттуда родную сестру этой серьги.
Эйли смотрела на пару и ничего не понимала.
Князь, кажется, начал понимать, но еще не мог себе поверить.
– Тетя Зукки! – проговорил он со странным выражением лица. – О Боги! Тетя Зукки!..
Мальчик, которому Князь-Сенешаль дал титул графа Заниаха, был найден потерявшимся в восточных предгорьях. Его принесла на себе Адда, любимая охотничья собака Князя-Сенешаля. Трехлетний мальчик бесстрашно ехал верхом на грозном грифоне, весело молотя пятками мощные бока, крепко вцепившись в серебристую гриву, и при этом весело смеялся – уже одно это доказывало благородное происхождение
