– Самому нужен. Он по-русски хорошо говорит, а у меня с переводчиками – туго.
– Я его и не собираюсь забирать, – возразил я. – Только хотел посоветоваться. Он, как мне рассказывали, был обер-мастером на мощном прессе, и мне хотелось выяснить у него некоторые детали технологии.
– Это можно, – согласился начальник базы. – Сейчас мы его вызовем.
Кабинетом начальника ремонтной базы служила огромная комната, прежде предназначенная для заседания совета акционеров завода. Мы сидели у стола хозяина кабинета в таком порядке: в центре – инженер-полковник, начальник базы, рядом с ним – слева – уполномоченный СМЕРШа и мой помощник, а справа, немного в стороне, – я. Причем, длинная ковровая дорожка, которая шла от двери, была положена наискосок и как бы вела к тому месту, где я сидел.
Но вот открылась дверь, и на пороге показался Шмидт Я сразу узнал его. Это был – Петров. Он еще больше потолстел и шел по дорожке самоуверенный, спокойный, как всегда, глядя вниз из-под слегка насупленных мохнатых бровей.
И вдруг он увидел меня. Я никогда не представлял себе, что человек может так испугаться. Лицо у Петрова стало совершенно белым. И на этом белом лице выделялись еще более белые, чем лицо, губы.
Он подошел прямо ко мне, протянул руку и сказал:
– Здравствуйте, Борис Андреевич.
– С предателями Родины я не здороваюсь, – ответил я.
Товарищи вскочили со своих мест, удивленно переглядываясь, стараясь понять, откуда он знает мое имя, какой родины он предатель, если он, Шмидт, австриец.
– Куда ты дел партийный билет? – Уж не знаю, почему, но таким был первый вопрос, который я ему задал.
Глядя вниз, Шмидт ответил:
– Сжег. Когда остался на оккупированной территории – сжег.
Он искоса посмотрел на меня, так как, очевидно, не знал, что мне о нем известно.
– А где Фанечка и ребенок?
– Я их отправил.
– Куда? На тракторный завод?
На тракторном заводе немцы расстреливали евреев.
– Нет. В эвакуацию отправил.
– Что это значит? – не выдержал инженер-полковник, начальник базы.
– Шмидт, он же Петров, – просто шпион, – ответил я. – Я прошу его задержать… А затем расскажу, в чем дело.
Шмидт был арестован. Австрийцы-вольнонаемные, которые работали в мастерских, после его ареста, покачивая головами, говорили:
– О, это был гросс наци!
Все они были настолько запуганы Шмидтом-Петровым, что при нем не решались и пикнуть…
Костер наш совсем погас. Светало. От Днепра тянуло холодным предутренним ветерком. Пора было ставить донки, но никто не двигался с места.
– А кто же все-таки стрелял в вашем парадном? – нетерпеливо спросил человек в мешковатом костюме, который недавно подошел к нам.
– Позже, на допросе, как мне рассказали, выяснилось, что Шмидт (это тоже не его настоящая фамилия) не австриец, а немец – Людвиг фон Гамбах – был немецким резидентом в Харькове, – ответил Борис Андреевич. – Им был завербован счетный работник, которого мы нашли на лестнице. В день начала войны по заданию Петрова он должен был произвести какую-то диверсию, но отказался. По словам Петрова, отказ этот был вызван тем, что завербованный им человек струсил, но трудно было через столько лет понять, что происходило в действительности. Может быть, ему совесть не позволила этого сделать – он был недавно завербован Петровым. Во всяком случае он отказался и хотел уйти (разговор происходил в квартире у Петрова). Петров пытался задержать его. Он вырвался и пошел к двери. Тогда Петров догнал его и вонзил ему в спину иглу со шприцом. Немецкая разведка снабжала своих агентов такими шприцами, представляющими собой иглу, одетую на свинцовый тюбик на манер тех, в которых художники держат масляные краски. А в тюбике сильнодействующий яд. Человек, которого Петров уколол, знал, что это значит. Он выбежал в парадное и выстрелил три раза, чтоб кого-нибудь вызвать. Но Петров успел забрать у него оружие и рассыпать яд по лестнице.
– Вот – подлец! – ахнул Павел Данилович. Широкое лицо его с добрыми морщинками вокруг глаз выражало негодование и нетерпение. – А что же потом с ним сделали? – заторопил он рассказчика.
– Судили, – ответил Борис Андреевич. – Он был осужден на двадцать лет, и, что особенно интересно, мне товарищи рассказывали, что правительство ФРГ, когда вело переговоры о возвращении военнопленных, особенно настаивало, чтоб им был возвращен Людвиг фон Гамбах.
– И вернули? – заволновался Павел.
– Не знаю.
Борис Андреевич поднялся, посмотрел на реку, где уже во всех направлениях двигались моторки, весельные лодки и рыбацкие челны, и сказал:
– Что ж, товарищи, пора и за дело браться.
– Подождите, – хрипло и хмуро сказал Тадеуш. – Как же так? Ведь он шпион. Почему же его не
