Макарычев ко мне, показывает документы… Он тоже из нашего Острогорска. Служил там в геологоразведочной партии. Геолог-нефтяник. По всему видно, что советский человек, но немецкий пистолет… Желтые глаза, которыми он не смотрит на тебя, внушают подозрение…
– Эх, ты – подозрение! Да это же самый настоящий шпион! Ты помнишь, я тебе писал о Золотой Долине?
– Так это тот самый? – сказал в раздумье отец. – Часовой, немедленно ко мне Белотелова!
Когда Белотелов вошел и тяжело сел, жалкая улыбка сморщила его лицо.
– Итак, господин Белотелов, вы, оказывается, еще не все мне сказали. Сын утверждает, что вы работали в комендатуре у немцев в Острогорске. Так или не так?
– Так… Но поймите, гражданин начальник, не мог я вам этого сказать. Как советский человек…
– Да какой ты советский! – не выдержал я. – Ты – фашист! Генрих Паппенгейм – советский человек!
Отец остановил меня, велел пойти прогуляться. Я вышел из землянки и стал ждать, чем кончится допрос Белотелова.
Долго-долго не выходил Генрих Паппенгейм. Наконец, появился. Часовой на этот раз держал его под дулом автомата.
Улыбающийся и такой хороший, такой чудесный папка похвалил нас и убежал куда-то. Скоро в лагере часто-часто зазвонили в чугунную рельсу. Вооруженные партизаны собирались и выстраивались на линейке. Вышел откуда-то отец со своими командирами, те стали во главе отрядов и бесшумно исчезли в лесу.
– Вы оставайтесь здесь, – нагнулся к нам отец. – Настя! Посмотри за ребятами.
Из санчасти появилась «невеста» Фюслера и забрала нас в свою землянку.
– Что это с нами, как с маленькими, обращаются? – бурчал Димка.
– Подумаешь, какой большой! – усмехнулась Белка. А я, хоть и был согласен с Димкой, подумал, что отец всегда остается отцом: после стольких лет разлуки никто не согласится потерять единственного сына.
РАСПЛАТА
Где-то в глубине его души лежала непоколебимая твердость. Он упрямо повторял самому себе, что все доступное другим мужчинам, должно стать доступным и ему. Эта мысль преследовала его, как бред, и он часто заговаривал об этом со своими спутниками.
Ожидание стало невыносимым. Мы сидели у Насти уже добрых три часа, а от партизан ни слуху ни духу. Не было ни моего отца, ни Макарычева.
Наконец Димка, выходивший из землянки, вскочил к нам и прокричал:
– Взрыв! Ей-богу, взрыв!
Мы выбежали из землянки, прислушались. Ни гу-гу!
– Тебе, наверно, почудилось, – сказал я. – Так часто бывает: чудятся какие-то взрывы и вообще…
– Ничего не почудилось, – упрямо твердил свое Димка. – Сейчас как ахнет вон там, вдали! Да как же вы не слышали?
Новый страшный взрыв потряс окрестности. Где-то на севере вспыхнуло зарево.
– Наверно, Макарычев рвет! – обрадовался Димка. Вот интересно! Эх, хотел бы я быть там!
– Сиди уж, тоже мне – «неторопливый»! – отмахнулась Белка, намекая на наш разговор, когда я доказывал, что Димка будет очень хорошим разведчиком, так как он совсем не теряется и нетороплив.
К полуночи стали возвращаться партизаны. Они тихонько пробрались к землянкам и скоро утихли, видимо, уснули. А Макарычев привел какого-то маленького человечка.
– Оставили на развод, – по его обожженной щеке прокатилась улыбка. – Маленький, горбатенький, таких еще не бывало у немцев.
Мы подошли к подрывнику. Рядом с ним стоял человек, которого мы не могли не знать.
– Господин Камелькранц, как вы здесь оказались? – изумленно спросил я.
Горбун посмотрел на меня. И до того нелепо выглядел этот немецкий солдат с длиннющими руками, искривленными ногами, причудливо изогнутым горбом, что я невольно улыбнулся.
– А ты – как? – не удивляясь, повернул ко мне заросшее седым волосом лицо Верблюжий Венок.
– Да мы-то дома, господин Камелькранц! – засмеялся Димка. – А вы за тридевять земель…
– Гитлер мобилизовал… Пришлось идти…
– Вам что же Гитлер не нравится?
– Гитлер капут… – мрачно проговорил Верблюжий Венок. – Капут.
Я вспомнил, как Камелькранц покупал нас на рынке, в Грюнберге, как держал нас в карантине и как вел себя, когда Карл вздумал стрелять в Левку и, несмотря на все это, – не было у меня к горбатому такой ненависти, как к Белотелову.
– Дядя Федя, где вы поймали этого горбуна? – спросил я.
– Он в охране моста был… Ну остальных, кто был посильнее, пришлось убрать, а этого мы нашли в небольшой ямке… Сидит, руки поднял и кричит: «Русс, сдаюсь. Гитлер капут!» Что с ним делать? Убивать такого жалко, вот и взяли. Пусть хоть наши ребята посмотрят – увидят, кто у Гитлера сейчас воюет…
