относились так же, как и к родной (в прошлом) советской милиции. То есть, предпочитали находить пути для решения проблем, не прибегая к ее помощи. При всем том, у новых репатриантов проблем, в том числе, и требующих вмешательства полиции, хватало.
Такое положение дел послужило первой побудительной причиной для Розовски. Второй же причиной было то, что он, опять-таки, в силу своего происхождения, знал, насколько романтично звучит для советского слуха словосочетание «частный детектив». Он и сам пошел служить в полицию двадцать лет назад, после демобилизации, не без романтических иллюзий. Иллюзии быстро развеялись, но это уже другой вопрос.
А коль скоро обе причины были достаточно вескими, то и облик частного детектива должен был в глазах потенциальных клиентов, соответствовать сложившемуся стереотипу суперсыщика. Так что внешность Натаниэля имела для него самого и чисто коммерческую ценность. Он никому бы и ни за что не признался, но факт остается фактом – на первых порах Розовски просмотрел кучу американских боевиков, причем отнюдь не для того, чтобы развеяться или развлечься после повседневных забот. Нет, он это выполнял с тем же чувством, с каким изучал раньше вещественные доказательства. Он даже репетировал перед зеркалом стальной суровый взгляд и лениво-небрежную манеру цедить сквозь зубы слова. Кстати говоря, по-русски это получалось куда эффектнее, чем на иврите, а неизбежный акцент, приобретенный Натаниэлем за двадцать с лишним лет жизни в Израиле, только придавал его разговору особый шарм – разумеется, в глазах, точнее, в ушах новых репатриантов.
Кроме того, он обзавелся «кольтом» 45-го калибра, который носил в облегченной кобуре под пиджаком. Во время разговора с клиентами, он, словно невзначай, откидывал полу, и глазам восхищенной публики представала отделанная светло-сиреневым перламутром рифленая рукоятка легендарного револьвера. Летом, конечно, невозможно было носить пиджак, а, следовательно, и кобуру, и тогда указанная выше рифленая рукоятка выглядывала из-под картинно разбросанных по письменному столу бумаг, вызывая у клиентов тот же почтительное восхищение. Восхищения у них поубавилось бы, если бы они узнали о том, что, в действительности-то, Розовски носил револьвер незаряженным, и вообще – предпочитал, как он сам говорил, работать мозгами. Но – имидж есть имидж.
Его сослуживцы и коллеги открыто потешались над забавными, как они считали, новыми манерами толкового в прошлом инспектора-криминалиста. Но сам он продолжал считать свои действия удачной находкой – до тех пор, пока случайно не узнал, что некоторые клиенты за глаза называют его «клоуном». Это его чрезвычайно оскорбило, что, впрочем, не помешало Натаниэлю добросовестно разбираться с делами оскорбителей. Но с того момента «кольт» пылился дома в стенном шкафу, видеотеку он подарил сыну своего приятеля, а в поведении вернулся к обычной своей манере старого полицейского служаки. Что его изредка волновало, так это вопрос, к чему, все-таки, относилась эта презрительная кличка – к имиджу или к нему самому?
Единственным человеком, принявшим изменения в облике Натаниэля всерьез, была его мать. Она долго присматривалась к сыну, а потом сказала:
– Слава Богу, я, все-таки, доживу до этого дня.
– Что ты имеешь в виду? – Розовски никак не мог поверить в то, что мать всю жизнь мечтала дожить до того дня, когда сын станет частным детективом. И очень удивился.
– Как это что? Матери можно сказать. Как ее зовут?
Так что, в действительности, истиной причиной прекращения школы актерского мастерства оказалось подозрение матери Натаниэля относительно скорой вторичной женитьбы сына. Если что и могло убедить его в неверности избранного метода, так именно это.
Однако кое-что из «голливудского периода», как про себя называл это время сам Розовски, видимо, осталось. Иначе, как он считал, его дело не оказалось столь успешным. Сейчас он впервые подумал, что, может быть, немного переиграл. Оставалось только ждать. Наконец, Нахшон Михаэли прервал осмотр и, несмотря на явное недовольство его результатами, предложил Натаниэлю сесть. Что тот с готовностью сделал.
– Не будем отвлекаться, – сказал Михаэли. – Как вы сами сказали, сообщения по радио вам известны. Я их повторю вкратце. Ари Розенфельд, президент торговой компании «Интер», был убит на своей вилле в Кесарии, неделю назад, в прошлую субботу. Вернее, в моцей-шабат. Полиция сразу же отвергла версию самоубийства, хотя убийца попытался инсценировать именно самоубийство.
– Почему?
– Убийца не знал, что Розенфельд – левша, и подложил револьвер под правую руку банкира, предварительно прижав его пальцы к рукоятке.
– Понятно.
– Кроме того, есть сомнения в том, что стреляли именно из револьвера Розенфельда. Полиция предполагает, что убийство было совершено с целью ограбления. Некто проходил мимо виллы, увидел в окне хозяина, сидящего за столом и раскрытый сейф, – Нахшон Михаэли презрительно усмехнулся. – По- моему, хваленая тель-авивская полиция катастрофически глупеет с каждым днем.
– Тель-авивская? – переспросил Натаниэль. – Почему – тель-авивская? Насколько я знаю, банкир погиб в Кесарии. Это Северный округ. Относится к Хайфе.
– Тем не менее, расследование ведет управление Тель-Авивского округа. Может быть, потому, что Розенфельд жил в Тель-Авиве. Здесь же у него дом и центральный офис компании «Интер». В общем, не знаю, эти тонкости должны быть понятны вам, – нетерпеливо сказал вице-президент «Байт ле-Ам».
Натаниэль неопределенно пожал плечами.
– Ладно, допустим, – сказал он. – Известно, кто обнаружил труп?
– Приходящая уборщица. По ее словам, Розенфельд оставлял ей ключи, поэтому она приходила, когда хозяин уже уезжал в Тель-Авив, в воскресенье. В прошлое воскресенье она тоже пришла – как обычно – и хлопнулась в обморок. Во-первых, от запаха – можно себе представить, с момента убийства прошла целая ночь. Жара, влажность…
У самого Розовски подступил комок к горлу. Судя по выражениям лиц секретаря-референта и начальника внутренней детективной службы компании, их реакция была схожей. Что же до Михаэли, то коротышка сохранил полное бесстрастие, на его смуглом лице не дрогнул ни один мускул.
– А во-вторых – от общей картины, – закончил он. – Хозяин лежит на полу с простреленной головой, рядом – револьвер. Ну, и так далее.
– Н-да… – Розовски справился с собственным организмом за несколько секунд. – Кто такая эта уборщица? – спросил он. Михаэли вопросительно глянул на начальника детективной службы.
– Эстер Фельдман, тоже из России. Чуть больше года в стране. Подрабатывала у Розенфельда в течение последних трех месяцев, убирала его виллу в Кесарии. Сама живет в Ор-Акива. Ее показания вам будут представлены, – ответил громила.
– На полу? – спросил Розовски задумчиво. – Ты сказал – Ари лежал на полу? Не в кресле?
– Она утверждает, что да, на полу. Поэтому она не сразу его увидела.
– Интересно… Неплохо было бы поговорить с ней.
– У меня есть адрес, – сообщил Амос. – Могу дать.
– Да, конечно. Беда лишь в том – и вы должны это знать заранее – что частный детектив не имеет право допрашивать кого-либо, обыскивать что-либо и так далее. Так что, если она не захочет со мной говорить, я буду вынужден откланяться ни с чем.
– Мы обо всем этом осведомлены, – заявил Михаэли. – Но, как нам кажется, вы получаете деньги за то, чтобы эти мелочи решать самостоятельно. Разве не так?
Натаниэль неопределенно пожал плечами. Разумеется, Михаэли был абсолютно прав. Конечно, ему уже не раз приходилось решать подобные проблемы. Только вот мелочами их не назовешь.
– Хорошо, поговорим об орудии убийства, – сказал он, промокнув губы бумажной салфеткой. – Вы упомянули револьвер. Что он собой представляет?
– Первое предположение: выстрел произведен из револьвера, принадлежавшего Розенфельду, – ответил Нахшон Михаэли. – Банкир хранил его в сейфе – так утверждает уборщица. Видимо, револьвер, лежащий в сейфе рядом с деньгами, натолкнул убийцу на мысль инсценировать самоубийство.
– А что, сейф был раскрыт?
– Да, видимо, он собирался положить туда написанное письмо. В сейфе должна была находиться весьма
