Вместо того чтобы удержать Мендельна, Серентию и остальных в безопасности, он оставил их прямо там, где хотела демонесса.
Глава третья
В месте, которое не было местом, закутанный в чёрное некто смотрел за пределы своего пустого окружения в мир, называемый немногими посвящёнными Санктуарием. Он наблюдал ужасную борьбу, развернувшуюся в Торадже, и уже начал вычислять возможные последствия.
— Он движется слишком быстро, — сказал скрытый человек в пустоту. — Слишком иррационально.
От голоса замерло бы сердце у многих, ибо он был столь же присутствием, сколь и звуком. Однако тот, к кому он обращался, просто кивнул, ведь он знал говорящего так долго, что даже его уникальность стала слишком знакомой.
Неудача так же стала слишком знакомой, и он не хотел столкнуться с ней снова. Неудача угрожала Балансу, и, несмотря на столетия тренировок, направленных на удержание эмоций внутри — где ими можно управлять, — глубокие морщины прорезали его словно мраморный лоб.
— Тогда… Мы должны действовать более активно…
Пока он говорил, над ним вдруг заблистало что-то похожее на звёзды. Но эти звёзды двигались, постепенно формируя огромную змеевидную фигуру, существо, наполовину видимое, наполовину воображаемое… И сугубо мифическое для большинства.
Дракона…
— Более… — упрямо отвечала закутанная фигура, — хотя Мендельн уль-Диомед сильно превосходит мои ожидания. Я почти готов поклясться, что он…
— Моя мать могла бы, ты прав. Так же, как и отец… — он нахмурился ещё сильнее. — Да, так же, как и отец.
Звёзды закружились, на короткий промежуток времени теряя схожесть с легендарным зверем:
Человек кивнул, его внимание вновь было направлено на Санктуарий:
— Да, это беспокоит больше всего остального.
Завернув свой длинный плащ, некто в капюшоне приготовился уйти.
— Как я и сказал, — сказал он скорее себе самому, чем едва видимому собеседнику, — даже если это означает открыть факт моего выживания обоим моим родителям…
Мендельн готовился умереть. Он видел, как опускается молот, и знал, что ему никогда не достичь такой прыти, чтобы избегнуть его. Ни одно из слов, которые он начал выучивать во время своих грёз, не пришло к нему. Крушащая смерть была его неизбежной судьбой, и, хотя он старался отдалить себя от осознания этого, как он это делал по отношению к столь многим недавним роковым событиям, Мендельн тем не менее ощущал превозмогающую горечь.
Он-то верил, что какое-то другое предназначение уготовано ему…
Кто-то наскочил на него. Они оба свалились в сторону в тот самый миг, когда молот Диалона врезался в мраморный пол, образуя в камне трещину больше шести ярдов длиной.
— В следующий раз не спи. Действуй, — пробурчала Серентия ему на ухо. Она вскочила на ноги, прежде чем брат Ульдиссиана успел хоть как-то поблагодарить её… И не без причины. Изваяние Диалона повернулась к ней, словно, несмотря на непроницаемое выражение, статуя разгневалась на Серентию за то, что та забрала у неё добычу.
Серентия прицелилась и метнула копьё с точностью, обеспеченную её силами. Оно прошло сквозь грудь великана подобно тому, как чуть раньше стрела Ульдиссиана прошла сквозь грудь жреца.
Поначалу Мендельн подумал, что от её героического поступка не было никакого прока, потому что Диалон продолжал двигаться, нисколько не беспокоясь об отверстии в своём теле. В конце концов, это был только оживлённый камень…
Но затем от отверстия стали ответвляться немалые трещины, которые, разрастаясь, вскоре покрыли всё тело статуи, почти как паутина. Когда изваяние подняло свой молот, от великана начали отламываться целые куски.
Серентия крикнула предупреждение тем, кто был неподалёку от Диалона. Они вовремя убрались оттуда, ибо рука, держащая смертоносное орудие, оторвалась как раз в тот момент. На глазах как будто даже у самой статуи рука и молот упали на пол, разломившись на куски, которые разлетелись по всей зале.
Не успел Диалон потерять руку, как стали ломаться остальные конечности. Как вода устремляется через прорванную плотину, огромные частицы каменного исполина посыпались дождём. Изваяние посмотрело на своё рушащееся тело — после чего его шея переломилась.
Когда голова рухнула перед Мендельном и Серентией, то, что оставалось от Диалона, присоединилось к груде хлама.
Но нужно было противостоять ещё двум великанам, которые делали стремительные манёвры по всей зале, охотясь за маленькими для них человечками. Тем не менее, Мендельн восхвалял те силы, какие бы ни наблюдали за людьми, ибо, несмотря на их попытки, чудищам мало что удалось со времени начальной расправы. Он дивился этому до тех пор, пока не увидел, как рука Мефиса отскакивает от воздуха прямо перед Ромием и небольшой группой партанцев и тораджанцев. Бородатый мужчина — злодей, исправленный Ульдиссианом, — похоже, был ведущей силой группы. Он глядел на грозную фигуру, судя по всему, мешая ей прорваться сквозь защиту.
Всё ещё было вполне возможно, что ей это удастся. Мендельн решил, что самое время найти приложение рукам вместо того, чтобы стоять и глазеть, пока другие отчаянно пытаются выжить. Смутному дару, которым он был награждён, должно было теперь найтись применение…
Наконец слова проплыли у него в голове, слова на том мёртвом языке, который он подсмотрел на камне сразу за пределами Серама. Это были слова, которые он должен был произнести, что брат Ульдиссиана и сделал.
Ладонями, сжатыми в кулаки, статуя колотила невидимый барьер. Однако при первых же ударах великана отбросило. В теле великана образовались трещины, и посыпались осколки, словно что-то невидимое сражалось с изваянием с той же жестокостью, с которой оно напало на отряд Ромия.
Тень самодовольной ухмылки промелькнула на лице Мендельна. Несмотря на понесённый урон, Мефис возобновил штурм. Однако каждый новый удар наносил ему всё больше повреждений. Движимый тёмной силой, какая бы ни оживила его, великан не мог остановиться. Он не понимал, что магия Мендельна каким- то образом превращает его в орудие своего собственного разрушения.
Ромий же, по-видимому, понял. Он знаками приказал тем, кто был с ним, успокоиться и ждать, чем кончится дело. Статуя Мефиса была сильной, и эта несметная сила, — направленная на самое себя, — быстро пошатнула её. В конце концов, когда значительная часть статуи уже грудой лежала у своих ног, Мефис рухнул.
Остался только Бала… Вернее, остался бы, если бы третья огромная статуя вдруг не застыла. Фигура в мантиях, — согнувшаяся, чтобы пришлёпнуть трёх тораджанцев своими табличками, — покачнулась и упала. Но упал Бала не в том направлении, в каком ему полагалось упасть. Вместо того чтобы рухнуть вперёд — к своим несостоявшимся жертвам, — изваяние вопреки здравому смыслу повалилось
