лучик и понял.
— Вы подождите его, он сейчас будет.
Сзади подходили они. Скуратов еще раз извинился, повернулся к ним и увлек на палубу, не произнося ни слова.
— Стойте здесь, — сказал он и пошел разыскивать Старпома.
Скуратов нашел его в рулевой рубке.
— Что ты наделал? — сказал Старпом. — Здесь комиссия отходная, и…
— Не надо, — остановил его Скуратов. — Я видел ее в каюте. Сейчас ошибку исправим. Счастливого рейса, чиф.
Друзья не протянули даже руки друг другу. Старпом от растерянности, а Скуратов был слишком зол, чтобы помнить об этом. Зол на себя, на Женщину, запутавшегося Старпома, на сумбурную историю, где роль его была не из лучших. Он пересек рулевую рубку, мельком взглянул в штурманскую полную серьезных дядей из отходной комиссии с блестящими полосками на плечах, разыскал на палубе спутников и сказал, что немедленно уезжают.
— Но почему? — воскликнула она.
— Здесь жена его… Ясно? — грубо сказал Скуратов.
Поэт присвистнул и развел руками.
— Дела, — сказал он. — Надо, конечно, ехать…
Женщина отвернулась к борту и безучастно смотрела на залитый огнями берег.
— Пойдем…
Скуратов тронул ее за плечо и все трое пошли к стоявшему у борта танкеру, к нему подвалил пассажирский катер, а на катере толпились уходившие в рейс матросы и их жены. Скуратов подумал, что все это в высшей степени, справедливо, когда моряка провожает в море женщина, определенная ему судьбой.
«А чью судьбу ты призвана отметить?» — мысленно спросил спутницу Скуратов. Но Женщина молчала, не слышала Скуратова, а может быть не хотела отвечать.
Пассажирский катер долго не отходил, ждали начальства с борта, и трое посторонних на проводах людей сиротливо замерзали на ветру. Капитан катера приглашал их в кубрик, но Женщина не уходила вниз, и Скуратов понял: ждет она Старпома, а вдруг он выйдет махнуть ей рукой. И Скуратов остался с нею рядом.
Молодой Поэт расспрашивал капитана в рубке, Скуратов и Женщина продолжали стоять на открытом ветру, но Старпома они так и не увидели больше.
Когда пересекли рейд, Скуратов уговорил Женщину спрятаться от ветра в рубке. Здесь, забившись в угол, она беззвучно плакала в темноте, и Скуратов неумело, Скуратов никогда этого не умел, пытался успокоить ее.
— Сама ведь видела, — шептал он. — Твой Старпом — дохлый номер. Он любит жену и дочку. Сама ведь видела…
Женщина не отвечала. Она продолжала плакать, и Скуратову было жалко ее, он перестал злиться и не знал, какие чувства должен пробудить в нем конец этой истории.
«А конец ли это?» — подумал Скуратов, и тут катер мягко толкнулся о причал.
Морской вокзал заливал фиолетовый свет.
Они миновали пустую площадь, ткнулись в нижние ступени виадука и пошли по ступеням вверх, где за железными рельсами разбросал по сопкам цветные кварталы город.
Молодой Поэт пытался пройти по перилам, Скуратов крикнул, что голова его еще пригодится человечеству, и Поэт послушно зашагал рядом.
Мост кончился. Они были в городе. Скуратов заглянул Женщине в лицо. Оно было спокойным.
«Слава Богу, — подумал Скуратов. — Оклемалась как будто девка…»
Женщине надо было поворачивать налево, и дом ее оказался б сразу за углом. Скуратов знал об этом и остановился, а Молодой Поэт по инерции прошагал дальше.
— До свидания, — сказал Скуратов. — Буду нужен тебе — позвони.
— Спасибо за все, — улыбнулась Женщина и протянула Скуратову руку.
— Брось, — сказал Скуратов. — О чем разговор… «Слава Богу, — облегченно подумал он. — Старпом, небось, вбирает якоря, и жизнь исправила погрешности компаса».
Женщина вдруг тронула Скуратова за локоть.
— Знаешь, — сказала она, — а если телеграмму в море послать?
