– В таком тесном местечке, как Западный Истон, достаточно один раз хлопнуть в ладоши, чтобы тотчас же все об этом узнали. Всякий, кому охота заслужить доверие теперешних правителей, может сообщить, куда надо о возвращении Томаса, только мне кажется, что истонцы так не поступят. Верю каждому, кроме сэра Филиппа Гамильтона. Его надежность – под вопросом.
– Даже если он сторонник роялистов?
– Да, ему позволили унаследовать богатое имение при круглоголовых. За такую щедрость обычно приходится платить определенную мзду.
– Ты думаешь, его подослали шпионить за нами?
– Я не могу утверждать этого, дорогая, но не исключаю такой возможности. В любом случае, придется оплатить долг за вступление в наследство. Если так, нам будет непросто втянуть его в свои дела.
Республиканский режим установил огромные налоги на собственность роялистов. Чтобы вступить в наследство или забрать отнятое имение у правительства, любой роялист обязан был заплатить кабальную таксу. Это называли погашением долга. Само погашение уже означало, что дальнейшие попытки вернуть трон королю исключаются.
– Я бы хотел побольше узнать об этом человеке до приезда Томаса, – подытоживая свои тревожные мысли, сказал Стразерн.
В глазах Алисы мелькнул озорной огонек.
– Мне будет интересно завести пространный разговор с этим джентльменом, папа. Так я смогу узнать его взгляды. В конце концов, он не женат. Почему бы мне не заинтересоваться его персоной?
Облегчение боролось с испугом на лице Стразерна.
– А как же Цедрик Инграм? Он может подумать, что ты слишком ветрена и не соответствуешь его вкусам. Я бы не хотел, чтобы твои отношения с Инграмом закончились из-за наших дел, Алиса.
Она настороженно взглянула на него:
– Но ты ведь не намерен поделиться с господином Инграмом своими подозрениями?
– Человек имеет право считаться невиновным до тех пор, пока его вина не будет доказана. Мне не хотелось бы говорить кому-либо о своих подозрениях относительно сэра Филиппа Гамильтона, пока я не буду целиком и полностью уверен в том, что он не тот, за кого себя выдает.
Алиса не сомневалась в отце, знала о его душевной чувствительности и неизменном благородстве по отношению к людям, независимо от того, как поступают другие.
– Быть может, господин Инграм воображает, что его сватовство будет принято, как только он предложит, – рассудительно заявила Алиса. – Но он не делал мне предложения, а я не давала согласия. Пока мы не обручены – мы просто друзья.
Она горделиво откинула голову, глаза ее засверкали, а женственный породистый подбородок стал еще резче очерчен.
– Кроме того, я считаю, – продолжала она с достоинством, – что Цедрику Инграму полезно будет узнать, что он – не единственный джентльмен, считающийся выгодным женихом в Западном Истоне.
С удивительным облегчением Стразерн засмеялся. И хотя его отношения с Цедриком Инграмом были достаточно близки – Стразерн прилагал немало усилий для поддержания его душевного равновесия в этом отдаленном уголке юго-западной Англии – в этом человеке было что-то такое, что не нравилось ему, что именно, он не мог понять. Мысль о том, что его любимая Алиса выйдет замуж за Инграма, преследовала его, хотя все соседи считали их прекрасной парой. Ему понравилось, как трезво говорила Алиса об Инграме. Прежде он был почти уверен, что сердце дочери потеряно для него. Он нежно коснулся ее светящихся на солнце волос.
– Алиса, не забывай об осторожности. Это не игра.
В ее глазах плясали озорные огоньки.
– Конечно, папа. Но я получу массу удовольствия, проникая в потаенные мысли сэра Филиппа Гамильтона!
Лоснящийся черный жеребец дугой выгнул упругую шею с роскошной гривой и замотал красивой головой.
Твердым движением Филипп Гамильтон легко осадил норовистого красавца и выехал на главную улицу Западного Истона. Инстинкт подсказывал ему, что за ним тайно наблюдают, и это вызывало в нем азарт.
С лошадью он с детства, как и за годы службы офицером кавалерии, был на ты, поэтому ощущал себя кентавром, когда уверенно двигался по главной улице. Без малейших усилий он управлял своевольным жеребцом. Это давало возможность наблюдать за нюансами города: покрытая грязью после мартовского дождя городская улица замыкалась с обеих сторон весьма добротными зданиями, где разместились магазины; старинная каменная церковь стояла в одном конце города, а деревянные кузницы – в другом; за магазинами ютились лавчонки торговцев, за ними коттеджи мелких дельцов – все это наполнялось доносившимся издалека ревом скота, блеянием овец, запахом высыхающей земли, сжигаемого где-то сухого дерева и сладким ароматом цветущих фруктовых садов.
В целом, западный Истон – типичная деревня, с той лишь разницей, что отныне здесь станет жить Филипп Гамильтон. И пока его не признает лорд Эдвард Стразерн, быть ему вечным изгнанником.
Его цепкий взгляд напрягся, когда он увидел трех леди у дверей лавки, торгующей шелком и бархатом. Неторопливо остановив всхрапнувшего жеребца, спешившись одним плавным ловким движением, держа в руке поводья, будто прогуливаясь, Филипп направился к магазину, не обращая внимания на грязь, чавкающую под ногами.
– Леди Стразерн, – произнес он, приподняв свою широкополую касторовую шляпу, с небрежным изяществом заломленную сбоку и украшенную вьющимся страусовым пером. Церемонно раскланявшись, элегантным движением Филипп водрузил шляпу на предназначенное ей место, совершенно уверенный в том, что произвел на этих трех женщин неотразимое впечатление.
Его короткий узкий камзол, застегнутый только наполовину, позволял разглядеть тончайшего полотна сорочку, и был явной принадлежностью последней моды, хотя и довольно легким для такого свежего весеннего утра. Но шелковый плащ, закрепленный вокруг шеи и переброшенный широкими полами через плечи, сохранял тепло, восполняя возникший недостаток. На нем были короткие шерстяные кюлоты с пышными бантами возле колен, плотно облегающие ноги рейтузы и высокие, из хорошо выделанной кожи, сапоги, заложенные мягкими складками с широкими крагами.[5] Он знал, что походил на картинного джентльмена-роялиста, но тем не менее почувствовал нервную дрожь в мускулах.
– Какое удовольствие – видеть вас, миледи. Разрешите представиться: сэр Филипп Гамильтон из Эйнсли Мейнор.
Абигейл, испытывая неловкость из-за своего поношенного дорожного костюма, нарочито темно- коричневого, скрывающего возможные уличные огрехи, прохладно кивнула Гамильтону и отвечала с вежливой улыбкой.
– Здравствуйте, сэр Филипп, – и, выдержав многозначительную паузу, добавила: – Вопреки правилам, позвольте познакомить вас с моими дочерьми – Алиса и Пруденс.
Филипп улыбнулся той очаровательной улыбкой, которая обычно возникала на его лице в тех редких случаях, когда ему хотелось нравиться.
– Очень приятно, мисс Алиса, мисс Пруденс… Очень рад с вами познакомиться!..
Пруденс пролепетала нечто невнятно-вежливое, а Алиса подарила Филиппу впервые такую улыбку, от которой у него закружилась голова. Она отвела взгляд, а ему страстно захотелось узнать, что скрывают эти прекрасные голубые глаза. Будь перед ним другая девушка, Филипп решил бы, что Алиса опустила глаза из скромности. Но он знал, к какому дому она принадлежит.
– Сэр Филипп, – произнесла Алиса ангельским голосом, – как приятно наконец-то встретиться с вами. Вы не представляете себе, как мы все хотели с вами познакомиться.
Филипп вскинул брови. Их поместья находились рядом, и лорду Стразерну достаточно было собрать семейство, посадить в экипаж и приехать к нему. Поэтому любезность Алисы приписал тому, что более всего не терпел в женщинах, – лицемерию. Прежде он немало сталкивался с женским лицемерием и видел, сколько бед оно приносит людям, поэтому сейчас одна-единственная фраза Алисы так отрезвила его, что в нем совершенно исчез страх потерять из-за нее голову.
