парашюта. Поврежденная машина входит в штопор. Траектория ее падения становится все круче, пока, наконец, самолет не начинает лететь отвесно в бездну.
Тем временем Вернер обнаружил, что он находится в довольно сложной ситуации. Нащупав кольцо парашюта, он вдруг понял, что задние ремни, к которым крепились стропы, соскользнули у него с плеч и его тело повисло в воздухе горизонтально. Но Вернер не мог приземлиться в таком положении, потому что сломал бы от удара позвоночник. Ведь даже с парашютом такое падение равнозначно прыжку со второго этажа дома.
Вдруг Вернер расхохотался. Его левая рука бессильно повисла. Вероятно, он вывихнул ее, ударившись о фюзеляж своего самолета. Но это сейчас не особенно тревожило Вернера. В своем нынешнем положении парящего ангела он умудрялся любоваться раскинувшимся внизу видом и заслуживал восхищения. Но вскоре предчувствие беды стало усиливаться: его тело медленно, но безостановочно начало вращаться. Вцепившись в один из ремней, Вернер подтянулся, принял вертикальное положение и посмотрел вверх на шелковый купол парашюта. Несколько строп отцепились и свободно висели в воздухе. Край парашюта загнулся вверх. Мускулы Вернера напряглись, насколько это позволяла вывихнутая рука; затем он осторожно вернулся в горизонтальное положение, экономя силы для момента приземления.
Его тело снова начало медленно вращаться, и через несколько секунд мой друг с ужасом увидел, что с каждым оборотом парашют становился все меньше. Казалось, он неминуемо упадет вместе с пилотом на землю в виде сморщенных бесполезных складок! В летной школе Вернер однажды видел, как человек приземлился без парашюта. Он упал всего с пятидесяти метров, подскочил вверх, словно резиновая кукла, и рухнул на землю – кровавое месиво внутри летного комбинезона. Но хуже всего был вопль товарища, ужасный вопль, вырвавшийся перед падением. Это врезалось Вернеру в память навсегда.
– Нет, только не это! – пробормотал он дрожащими губами, снова изо всех сил подтянулся и принял вертикальное положение.
Вернер взглянул вниз, где на огромном расстоянии простиралась земля. Казалось, она совсем не приближалась. «Моя рука должна выдержать, – подумал мой друг. – Я должен держаться прямо». Попытавшись поднять левую руку, он сразу понял, что это невозможно. Рука казалась чужой. Земля в своей неподвижности все так же лежала внизу.
– Я должен это сделать! – крикнул Вернер, словно по-другому не мог заставить свое тело слушаться. Стиснув зубы, он считал секунды, которые медленно складывались в минуты: оставалось продержаться целую тысячу метров.
Поля немного приблизились. На их зеленой поверхности поблескивали пятнышки и маленькие яркие звездочки. Во рту у Вернера пересохло. Голова гудела. Руки стали мокрыми и онемели. Постепенно он потерял интерес к собственной судьбе. Его воля и силы ослабли. Ремень стал постепенно выскальзывать из руки. Казалось, Вернер начал погружаться в глубокий сон. Он снова повис горизонтально, а купол парашюта медленно вращался и уменьшался. Наконец в глазах у него потемнело, боль и страх исчезли. Мой друг потерял сознание.
Когда он пришел в себя, земля находилась в какой-то сотне метров от него и резко приближалась. Вернер подтянулся и поднял глаза. Купол парашюта стал совсем маленьким. Может быть, его ноги смогут выдержать удар? Но сколько людей до него надеялись на это, даже падая головой вниз!
Прямо впереди виднелся стог сена. Вернер падал на луг. Он видел этот стог, когда земля приняла его.
Вернер пролежал несколько минут в мягкой траве, невероятно изможденный, но радостный, хотя все его тело сильно болело. Ободранными до крови, онемевшими пальцами он нащупал сигарету и с трудом поднялся на ноги.
Глава 4
Когда я приземлился, поисковый отряд уже ушел. Меньше чем через час они вышли на связь и сообщили, что Вернер с его томми целы и невредимы и уже находятся в пути. Моего англичанина с серьезными ранениями отправили в полевой госпиталь.
«С серьезными ранениями», – пронеслось в моей голове. Картина боя опять всплыла у меня перед глазами: то мгновение, когда парашют англичанина раскрылся. Ведь я ждал, когда он раскроется. И все- таки томми был ранен! Это известие подействовало на меня так, словно кто-то рядом вдруг прикоснулся ко мне рукой и сказал: «Эй, парень! Ты ранил меня. Объясни, пожалуйста, в чем дело?» Что я мог ответить? Что это война? Что мы должны стрелять друг в друга, чтобы уничтожить врага? Или он предпочел бы назвать меня завоевателем?
Я чувствовал, что от меня ждали ответа: не снисходительности, извинений или жалости, а выражения моего уважения. Я стал искать что-нибудь подходящее и нашел в своей казарме бутылку виски «Белая лошадь» и пачку сигарет «Нэви Кат», которые мне подарил один парень с подводной лодки.
В летных ботинках я ступал по монастырской лестнице почти бесшумно.
– Не входить, – прошептал санитар. – Сюда нельзя. Он умирает.
Это был настоящий шок. Я взял себя в руки, но на мгновение замешкался. Возможно, мне действительно не следовало входить.
Санитар упрямо стоял на моем пути перед маленькой дубовой дверью. Тогда я оттолкнул его в сторону и вошел.
Над железной кроватью склонился священник. Казалось, он закончил службу и теперь ждал, чтобы закрыть глаза умиравшему человеку. Священник с удивлением взглянул на меня. Впрочем, по моему летному комбинезону, который я не снял, он мог понять, что мне здесь было нужно. Я застыл на пороге. Мой взгляд упал на бледное лицо англичанина, длинное молодое лицо девятнадцатилетнего парня. Его глаза были закрыты. Может быть, он ощущал мое присутствие и не открывал глаза, потому что из-за ненависти ко мне не хотел меня видеть. Уголки его губ скривились в едва заметной улыбке, в которой затаилась тень злости и досады. Под расчесанными красивыми волосами парня виднелся гладкий лоб.
Раненый открыл глаза и посмотрел на меня.
Я взял себя в руки и не отвел взгляда. Пока он смотрел на меня, его голубые глаза стали темнеть.
– Ты? – едва слышно произнес парень. В этом слове прозвучал ужас.
Я смог ответить только после того, как опустил взгляд и посмотрел на простыню:
– Да, дружище.
Черты его лица разгладились.
– Подойди, – тихо попросил он.
Капеллан поднялся и уступил мне свое место.
– Это тебе, – сказал я и сел рядом с кроватью. – Виски и сигареты.
– Дай посмотреть.
Я снял оберточную бумагу с бутылки и показал пачку сигарет. Англичанин взглянул на них и снова закрыл глаза.
– «Белая лошадь» и «Нэви Кат» из Англии, – четко, с веселыми нотками в голосе произнес я.
– Давай выпьем! – произнес он, на этот раз твердым голосом, и открыл глаза.
Священник с улыбкой кивнул, вышел с бутылкой, через несколько минут вернулся и поднес виски к губам умирающего. Я тоже поднял свой бокал.
– Сигарету.
Я прикурил одну для него и вставил ему между губ. Парень глубоко вдохнул дым, затем слабо выдохнул, теперь улыбаясь без злости или досады. По его лицу пробежала тень, ресницы вздрогнули, дыхание на вдохе остановилось. Восковые черты стали твердыми и холодными. Только в глазах еще теплилась жизнь.
Священник молился с такой же улыбкой, как у умирающего. Затем он наклонился над телом и с той же улыбкой закрыл покойному веки.
Мы пошли по коридору госпиталя.
– Спасибо, – сказал капеллан. – Благодаря тебе его уход был легким. Не каждый солдат может так умереть, если ты понимаешь. Я приехал с Восточного фронта.
Я кивнул.
– Там люди умирают по-другому, – задумчиво продолжил он. – Я видел тысячи смертей. Во время отступления я был на полевом перевязочном пункте. Туда приносили убитых и раненых – русских и немцев.
