внизу показалась ферма, снова вспаханные поля, лужайки и тысячи других картин живописного ландшафта.
Стоило нам только потянуть на себя штурвал, как все эти красоты, так низко мы над ними летели, превратились бы в обычные значки на карте. Возвышенность Артуа вздымалась над равниной. Этот похожий на угрожающий палец монумент пролетел мимо нас. Конические терриконы угольных шахт возвышались над нашими головами, и вскоре мы промчались над мысом Гри-Не.
Березовая рощица, небольшой утес, песок, колючая проволока и пенящийся прибой: здесь континент заканчивался, поросшую зеленой травой землю голубая вода отделяла от видневшегося неподалеку острова. Наши машины ловко сманеврировали над берегом и полетели над морем, чьи прожорливые волны жадно тянулись к нам. Сейчас в самом узком месте Ла-Манша мы должны максимально сэкономить время. Нам было необходимо как можно быстрее преодолеть тридцать два километра. На то, чтобы долететь до противоположного берега, требовалось двести секунд. Наши самолеты почти касались белых барашков волн. Брызги обдавали фюзеляжи. Гри-Не все больше скрывался позади. На самом деле нам следовало лететь еще ниже, если мы не хотели быть замеченными в Англии.
На противоположном берегу блестела золотисто-белая линия: утесы, в которых в ожидании врага скрывались сотни орудий. Может, они уже засекли нас и подпускали ближе? Строения дуврского порта выросли и сейчас были четко видны впереди.
Вдруг со всех сторон появились вспышки, и бесчисленное количество снарядов ринулось на нас. За ними тянулись следы, словно они были привязаны к концам нитей. Мы взмыли в небо и повернули назад. Порт Дувра был пуст. Следы трассирующих снарядов остались далеко позади, когда мы направились на Фолкстон. Там в порт входил лишь один сторожевой катер.
Наша работа была выполнена, и мы повернули обратно по направлению к Гри-Не. Я огляделся по сторонам, поскольку сейчас должны были появиться «Спитфайры». Моторы наших машин работали на максимальных оборотах. Мы снизились и прикрыли воздухозаборники. Я взглянул на своего товарища. Его самолет шел устойчиво, как скала, но двигатель, казалось, «подъедал» масло, поскольку за машиной оставался след черного дыма. В следующий момент у хвоста самолета вспыхнули языки пламени!
– Ты горишь! – крикнул я, но пилот уже сдвинул стеклянный колпак и стал вылезать из кабины.
Пока мой товарищ парил с парашютом над морем, я передал по рации сигнал 8О8 и сообщил координаты. Затем я стал кружить над ним, пытаясь определить, как далеко ему до берега. Он угодил прямо на середину Ла-Манша. Я опустился ниже и очень медленно пролетел над утлой резиновой лодочкой, танцевавшей на волнах. Бедняга отчаянно пытался залезть в нее. Буй из сумки стал медленно выползать, и, наконец, большое, хорошо видное с расстояния желтое пятно обозначило место падения летчика.
– Смотри, нет ли рядом «Спитфайров»! – услышал я в наушниках голос. Наземная станция предупреждала меня об опасности.
Я быстро взглянул на английскую сторону и увидел два, пять, девять маленьких пятнышек, летящих рядом друг с другом. Оставаться здесь дальше мне не имело никакого смысла, поскольку я уже ничем не мог помочь сбитому товарищу. Тогда я развернул свою машину к берегу и взял курс на Гри-Не.
Возгорание самолета хорошо видели с обеих сторон Ла-Манша, погоня началась одновременно с острова и материка. Несколько наших пехотинцев завели штурмовой катер и двинулись поперек пролива, в то время как британский сторожевик на всех парах несся по направлению к месту падения пилота.
Звено немецких истребителей, чье подразделение, очевидно, базировалось вблизи побережья, встретило меня над Гри-Не. Их явно отправили на поиски сбитого летчика, поэтому я присоединился к ним и повел четыре самолета к месту его падения.
Британцы уже кружили над ним, хотя под нами по воде немцы, казалось, должны были успеть к цели первыми. Плотное звено развернулось над судами. Мы атаковали сторожевик, а томми наш штурмовой катер. Вскоре мы вступили в бой друг с другом в воздухе. В результате два немца и два англичанина выпрыгнули с парашютами – вот цена спасения одного человека на воде! Сторожевой катер повернул назад, а наше судно, шедшее на помощь, перевернулось.
На моей приборной доске на указателе топлива загорелась красная лампочка. В течение двадцати минут мне было необходимо где-то приземлиться. Я вышел из боя и через десять минут сел на поле маленького, выдвинутого к побережью аэродрома.
Наши «поисковые звенья» взлетали каждый час, сменяя друг друга, а пять летчиков и три солдата со штурмового катера все еще плавали в Ла-Манше. Только днем, когда туман над водой стал гуще, британский сторожевик в сопровождении солидного эскорта «Спитфайров» снова рискнул добраться до своих и вражеских пловцов, чтобы взять их на борт. Последнее германское звено уступило этим значительным силам, но нас укрепляла мысль, что, по крайней мере, все люди были спасены.
Я присоединился к четырем самолетам соседней эскадрильи, чтобы вернуться в Аббевилль. Туман стал таким густым, что видимость снизилась до двух или трех километров, и вскоре мы летели в плотной белой вате. Каждый пилот мог видеть только соседнюю машину. Перемена погоды произошла неожиданно, мы не успели повернуть назад. Туман мог простираться широким фронтом над всей местностью под нами.
– Поднимемся выше, – приказал Schwarmfuhrer.
Звено осторожно поднялось над мнимым горизонтом. Стрелка компаса медленно повернулась, а стрелка спидометра чуть заметно отклонилась назад. Высотомер зарегистрировал устойчивое повышение. Я периодически смотрел то на приборы, то на летящий рядом самолет, то вперед сквозь густой туман. Мы летели медленно. Высотомер показывал триста метров. Опасность, казалось, миновала, потому что вершины Артуа уже находились в каких-то ста метрах под нами.
В этот момент из-под моей машины что-то выскользнуло. Вдруг передо мной выросла зеленая стена, и я инстинктивно рванул штурвал на себя. Стрелка высотомера скакнула вверх, скорость заметно упала. Я нажал на газ, даже не понимая, перевернулась моя машина или поднималась вертикально вверх. В следующее мгновение стало светлее – солнце светило с запада, а клочковатая вата лежала подо мной.
Выровняв самолет, я стал вызывать по рации своих товарищей, но не получил никакого ответа. Вместо этого наземная станция сообщила: «Все аэродромы в тумане. Аббевилль: толщина слоя тумана тридцать метров. В случае экстренной необходимости прыгайте!» Я долетел по компасу и секундомеру до устья Соммы. Времени у меня было совсем мало, потому что топлива в баке оставалось минут на десять.
Наземная станция снова вызвала меня.
– Ты прямо над нами. Попытаешься сесть?
– Постараюсь, – ответил я. Шпиль аббевилльской церкви внизу проткнул белую пену. – Я приближаюсь к шпилю церкви и буду держаться прямо над полосой тумана. Когда услышите звук мотора с южной стороны, вызовите меня!
Я летел так низко, что едва не задел флюгер на башенке. Колеса шасси пропороли вату. Мой самолет приближался к краю поля аэродрома на скорости двести километров в час. Я все больше сбрасывал газ, но стрелка застыла на отметке сто девяносто.
– Ты летишь прямо на нас, – послышался голос в наушниках. – Сбрось скорость.
Я дернул рычаг до отказа и осторожно потянул штурвал на себя. Мой взгляд прилип к краю туманной толщи, высотомеру и вариометру: машину нужно было точно положить на «горизонт», скорость не должна была упасть ниже ста восьмидесяти. Вариометр показывал, что самолет снижался примерно на метр в секунду. Я парил в воздухе. Это длилось, как мне показалось, вечность, хотя прошло всего несколько мгновений. Вокруг не было никакого движения. Неподвижный, мертвый пар свинцового цвета окутал меня, и только приборы показывали, что я еще не приземлился. Я боялся промахнуться мимо поля и врезаться в один из ангаров. Но еще ужаснее было то, что мне казалось, будто земли подо мной вообще нет.
Я уже собирался нажать на газ и снова взлететь, как шасси вдруг обо что-то ударилось. Когда я стал тормозить, передо мной появился ангар. Он мчался мне навстречу сквозь туман, а механики бросились от меня врассыпную. Я изо всех сил нажал на тормоза. Самолет застонал, нырнул вперед почти до земли, но не перевернулся.
Мой истребитель замер в нескольких шагах от ангара. Его колеса и тормоза дымились. Я не успел заглушить мотор. Он заглох сам. Бензина в баке не осталось ни капли.
Ночные часовые на другом конце земли сменились и могли теперь немного поспать перед завтрашними боями, а в Европе для солдат наступал вечер, и люди в городах ждали бомбардировок. Мы ожидали возвращения нашего товарища – суеверного парня, никогда не вылетавшего без своего кусочка
