Вовеки не забудется такое.В те дни дышалось тяжко и в горах,А тут была равнина за рекоюСера, как пепел, как летучий прах.Тропа вела вдоль мутного каналаТуда, где от воды невдалекеЛопата одинокая лежалаНа осыпи, на свежем бугорке.…Я не забыл глаза скорбящей мамыИ горький взгляд Гамзата Цадаса,Когда плясали строки телеграммыВ ладонях потрясенного отца.— Сынок, поедем… Собирайся к брату, —Сказал он, обернувшись на ходу.Судьба несла нам новую утратуВ том сорок третьем памятном году.Мать, обессилев от немых страданий,От злых предчувствий и глухих тревог,Впервые в жизни августовской раньюНас проводить не вышла за порог.О, как ты изменилась, дорогая,Под гнетом иссушающих вестей!Отчаянье свое превозмогая,Отец печально улыбнулся ей.Над Каспием дышали раскаленноПески, жаровней неоглядной став.И от махачкалинского перрона,Протяжно свистнув, отошел состав.А в том составе был вагон почтовый.Не прерывалась письменная связь.И мы с отцом пустились в путь суровый,В купе служебном скромно примостясь.Нас приютили вопреки закону,Но были сплошь забиты поезда,И доступ к неприступному вагонуОткрыла нам семейная беда.Мы всю дорогу тягостно молчали,Стремясь в далекий город Балашов.Казалось, нам вослед глядят в печалиВершины гор в наплывах ледников.О Балашове в первый раз, пожалуй,Мы услыхали. Брат мой Магомед,Опасно ранен, полыхая жаром,Был в тамошний доставлен лазарет.Еще живой, в бреду, на узкой койкеОн там пылал уже немало дней.Засевшие в груди его осколкиОгнем горели и в груди моей.Я помню час, когда средь многих горцев,Родню покинув и цадинский дом,Он твердо стал на путь противоборства,Свой стан армейским затянув ремнем.О Каспий, отчего ты так спокоен?Слух до тебя неужто не дошелО том, что рухнул твой земляк, твой воин,Что бурей расщепило стройный ствол.…Вагоны застревали на вокзалахСреди руин, чернеющих вокруг.Навстречу нам везли солдат бывалых,Кто без ноги, кто без обеих рук…