За окнами в селеньях обветшалыхДома безлюдны были и темны,Как птичьи гнезда на аварских скалах,Что вспышкой молнии разорены.Так длился путь томительный и долгийВ пыли кромешной, в сумрачном дыму.Но впереди забрезжил облик Волги,Как свет надежды, пронизавший тьму.У Сталинграда, в стареньком вагоне,Отец, приблизясь к узкому окну,Прикрыл глаза широкою ладонью,Стоял и грустно слушал тишину.Стоял он так и час, и два, как будтоЕму глаза лучами обожгло.Потом вздохнул он, повернулся круто,На полку опустился тяжело…Отец, безмолвье ты хранил угрюмо,Но я, присевши рядом, на краю,Мгновенно угадал, какие думыВсе ниже клонят голову твою.Терзает брата жженье вражьей стали,Напрасно ждут его в родном дому.Родитель мой, неужто опоздалиМы к первенцу, любимцу твоему?
2
Мы опоздали с тобой, опоздали…Вспомню — и вновь разрыдаться готов.Госпиталь встретил нас тихой печалью,И безутешно молчал Балашов.С коек страдальцы с участьем гляделиДвум посетителям скорбным вослед.Возле пустой и холодной постелиМы задохнулись… Его уже нет!На костыли опираясь, солдатыНас обступили. Но где Магомед?Стены и двери, и окна палаты —Все на местах. А его уже нет.Даже врачи — победители смерти —Нам виновато твердили в ответ:— Сделано все, что возможно, поверьте… —Верим, друзья. Но его уже нет.Был среди них санитар-дагестанец.Он поначалу стоял в стороне.Но подошел к нам, когда мы осталисьС горем безжалостным наедине.Тихо поведал земляк наш, аварец:— С вами мечтал повидаться сынок.Ждал он. Слезами душа обливалась.Жаждал свиданья. Дождаться не смог.Как он мечтал, чтоб закрыл ему векиКровный отец из аула Цада… —Не зарубцуется это вовеки,Не остывает такая беда.— Он вам писал… — Из кармана аварецБережно вынул тетрадный листок.«Мама, отец…» — Но строка, обрываясь,Вниз поползла. Дописать он не смог.Книгу отца, что в боях обтрепалась,Брат нам оставил на память. А в нейКарточка нашей Пати оказалась —Он тосковал по дочурке своей.Девочке этой — смотрю я на фото —