— Коттингемский музей из Торонто, — аккуратно ответила я. Без сомнения, Бертон напряженно прислушивался к разговору, и мне не хотелось, чтобы он подумал, будто мой клиент знает его имя. — На предварительном осмотре был также еще один мужчина. Он в зале, но вряд ли сможет позволить себе покупку.
— Молодой?
— Не знаю, лет тридцать, наверное. А еще есть телефонный покупатель. Мне сказали об этом, когда я приехала. Понятия не имею, кто он.
— Телефонный, — повторила Дори. — Там есть азиаты, претендующие на покупку?
— Только один, тот самый молодой человек, о котором я уже говорила, но, похоже, ему тут не место.
— Ясно. — Дори закашлялась. — Прошу прощения. Мне надо налить воды, — выдохнула она. — Позвони, когда начнутся торги.
— Не беспокойся.
После перерыва, когда примерно половина аукциона была позади, ситуация резко изменилась. Джеральд Кокс из «Моулзуорт и Кокс» сообщил нам, что один предмет сняли с аукциона. Рядом со мной Бертон нервно перебирал бумаги, что-то разворачивая, скорее всего, таблетку от кашля, поскольку весь вечер то и дело очень противно прочищал горло. Наверное, в этот день он забыл сказать «да» отменному здоровью. Но как только заговорил Кокс, шуршание прекратилось.
— Боюсь, что момент для такого сообщения крайне необычен. Владелец только что снял с аукциона лот номер 83, серебряную шкатулку эпохи правления императора Сюаньцзуна из династии Тан.
Бертон выронил ручку, и она покатилась ко мне. Мистер Подделка, сидевший прислонясь к стене, досадливо хлопнул по ней карточкой с номером.
Я перевела дух и набрала номер Дори, услышав в трубке ее тяжелый вздох.
— Прости.
Ее разочарование передалось мне.
— Ты не должна извиняться, — тихо ответила она. — Как-нибудь в другой раз.
Но для Дори другого раза уже не было, потому что она умерла через десять дней.
Глава 2
У Дори случился обширный инфаркт, и она умерла дома, в своем любимом кресле. Несколько лет у нее были проблемы с сердцем, но она никогда мне о них не говорила. Прислуга нашла ее, вернувшись домой с покупками. В это время муж Дори был в своем клубе. Она умерла в одиночестве. Конечно, присутствие Джорджа или прислуги ничего бы не изменило. Врачи сказали, что ничего нельзя было сделать. Это был настоящий шок. Дори выглядела моложе своих лет, но все равно ушла слишком рано. Больше всего на свете я винила Коттингемский музей, уверенная, что Дори была бы жива, если бы ей позволили работать, сколько она пожелает, или хотя бы несколько лет до ее шестидесятипятилетия. Роб, Клайв, Алекс Стюарт и я были на похоронах. Из Коттингемского музея не пришел никто из знакомых мне людей, и уж конечно, не было Бертона Холдиманда.
Я также винила человека, который передумал продавать свою шкатулку эпохи Тан. Аукционный дом не разглашал имен, что являлось стандартным правилом, поэтому этот человек оставался безымянным и безликим. Однако я все равно злилась. Дори так хотелось получить эту шкатулку, собрать все три шкатулки, похищенные, по ее мнению, отчимом из Китая. Возможно, если бы мне удалось достать эту вещицу…
Мужа Дори, Джорджа Норфолка Мэттьюза, я впервые увидела на похоронах. Выглядел он старше своей жены лет на десять и казался очень опечаленным, но не смертью Дори, а жизнью. Не знаю, почему я так подумала. У него было полно денег, и Дори всегда с любовью говорила о нем. В ее старом кабинете в Коттингеме и дома было полно фотографий, изображавших их вдвоем. Из Флориды приехала их дочь Эми, врач. Ее я тоже видела впервые. Она была похожа на отца, и я знала, что Эми развелась с мужем. С ней был молодой человек, в котором я узнала любимого внука Дори, Джорджа, названного в честь деда, но которого она всегда называла Джорди. Джорди унаследовал внешность предков Дори, то есть был больше похож на азиата. Это был очень привлекательный юноша из тех, по каким сходят с ума все девушки. Присутствовал и сводный брат Дори, Мартин Джонс. У меня не было возможности поговорить ни с кем из них.
Несколько недель спустя, когда похороны Дори остались далеко позади, я по-прежнему, к своему неудовольствию, притворялась Чарлин Кран. Обещание Роба разобраться с этими плохими людьми заняло намного больше времени, чем мы предполагали. Мы переехали в маленькую квартирку, что было неплохо, потому что мы бы убили друг друга, проведи мы еще несколько дней в одном номере. Единственным хорошим известием, с моей точки зрения, было то, что мой прелестный коттедж по-прежнему оставался на месте. Время от времени кто-то из коллег Роба заглядывал туда, чтобы забрать мою почту. Никакого нового цементного пола в подвале. Никакого дыма в гостиной. Возможно, Закон об историческом наследии оказался сильнее, чем думал Роб.
И тем не менее я медленно, а может, и не столь уж медленно, сходила с ума. И снова мне на помощь пришла Дори, конечно, не сама, а в лице некоей Евы Рети, адвоката «Смит, Джонсон, Макдугалл и Рети».
Госпожа Рети сообщила мне, что она исполнитель завещания Дори и надеется на встречу в агентстве в центре города по делу, которое, она в этом уверена, меня заинтересует. Говорила она несколько бесцеремонно и заставила меня прождать пару минут в приемной. С ней был Джордж Норфолк Мэттьюз. Он держал шкатулку длиной примерно восемь дюймов, обернутую серым шелком. После обмена обычными приветствиями и любезностями он передал шкатулку мне.
— Дори хотела, чтобы вы их взяли, — сказал он. — Они принадлежали ее матери.
В шкатулке оказалась длинная нить прелестных жемчужин очаровательного сливочного оттенка с красивой застежкой.
