нити, юбка мягкими складками покрывала длинные стройные ноги.
…в это место, созданное для того, чтобы вы поняли правду, не может вторгнуться ничто, не принимающее Меня и Моего даяния людям…
Девушка дышала с трудом. Одна ее ладонь сжалась в кулак, другую она прижимала к груди, словно хотела успокоить трепещущее в ней сердце. Она оглянулась на Барьер, потом медленно вздохнула.
…ибо это святилище, в которое могут войти лишь любящие покой, а зло никогда не переступит его порог… Я переключился на наружный экран. Перед Барьером стояли четверо мужчин и смотрели на длинную лестницу, ведущую к Собору, на золотистую паутину входа. Одеты они были одинаково, но я не мог узнать их мундиры. В царстве цвета они были одеты в черное. Это не были члены Союза Космонавтов — у тех черные мундиры пересекали серебряные пояса. Не походили они и на аристократов, Перевозчиков или наемников.
Я вздрогнул. Эти люди напоминали черные тучи в солнечный день, какие-то тени зла. Тени здесь, где не должно быть теней.
Наконец я вспомнил, кто они такие; когда-то один приезжий священник упоминал о них. Отец Конек лишь пожал тогда плечами, но я слушал внимательно.
Они были наемниками, не носившими формы своих командиров, были из тех, кто пользовался разумом наравне с оружием. Они беззвучно скользили по улицам городов на нашей и на других планетах, исполняя свои тайные и мрачные миссии. Они таили в себе смертельный яд, словно змеи, и как змеи же были на особом положении. Ни один человек не смел их коснуться, опасаясь острых зубов.
Теперь я заметил и другие подробности: небольшие выпуклости по бокам, где скрывалось оружие, равнодушное, почти сонное выражение лиц. Неужели жизнь человеческая и вправду ничего не стоила для них, как говорил тот священник? Неужели они и впрямь убивали так легко и убийство не имело для них никакого особого значения?
Одно лицо я разглядел лучше других. Оно было смуглым, дерзким и веселым, холодные черные глаза, разделенные огромным носом, придавали ему гротескный, но вовсе не забавный вид. Это лицо ужасало.
Я снова вздрогнул и переключился на внутренний экран.
…жизнь — это хаос, жизнь — это голод, боль, бесконечная борьба, жизнь — это смерть, но и смерть — это жизнь…
Девушка не обращала внимания на службу, ее не трогали сцены, возникающие перед ее глазами, слова, звучавшие в ее мозгу, как звучали они в моем. Возможно, она была неверующей, как многие аристократы, принимающие выгоды, даваемые Церковью, но насмехающиеся над ее догмами, терпящие ее существование из-за роли, которую та играла в успокоении народа…
«Терпящие»? Я перевел дух — это была почти ересь. Мои мысли подошли к опасной грани. На дне пропасти за Монастырем белели бесчисленные кости неосторожных вольнодумцев. Никто не «терпел» Церковь: она была, существовала из-за своей душевной силы, жила благодаря вере и силе этой веры.
Почему же это слово пришло мне в голову?
…твою жизнь, которая есть смерть, отдай в руки тех, кому дана власть над тобой, ибо жизнь твоя — ничто. Твоя смерть, которая есть жизнь, принадлежит тебе и Мне, и ты будешь жить до тех пор, пока она Мне принадлежит…
Возможно, ужас до такой степени ослепил глаза и разум девушки, что Послание не дошло до нее. Неверующий не смог бы пересечь Барьер, разве что в поисках убежища. Убежище было здесь, если именно в нем она нуждалась. Среди стен, защищаемых покоем Церкви, она могла бы остаться навсегда, если решила бы посвятить себя деятельности, связанной с жизнью Церкви, или захотела бы просто покоя, покоя и забвения, сейчас и навсегда. Ей было достаточно пройти через Портал, подобный Барьеру, только голубой и непрозрачный. Девушка стояла точно под Откровением.
«Выбери Портал! — подумал я. — Ужас пройдет, и ты никогда больше не задрожишь».
Но это была лишь мимолетная мысль. Не знаю почему, но я чувствовал, что в этой девушке слишком сильна воля к жизни, что она не хочет смерти. Она никогда не смогла бы пройти через Портал, даже если бы захотела.
Девушка лихорадочно осматривала Собор, словно ища укрытия в его гладких стенах и полу. Беспокойно передвинулась она вперед, в сторону жестких скамеечек, на которых стояли коленопреклоненные верующие. Нерешительно остановившись, она еще раз взглянула на мужчин, стоявших на улице, сквозь золотой занавес Барьера.
Они не могли сюда войти, но и она не могла покинуть Собор, не оказавшись лицом к лицу с ними и их явно недобрыми намерениями. Руки ее безвольно повисли, ладони были сжаты в кулаки, один чуть больше другого, она ссутулилась. Наверняка у нее холодные ладони, подумал я. Мои тоже были холодными, даже в перчатках.
…священникам Моим Я дал силу творить чудеса именем Моим…
С чувством вины вспомнил я о своих обязанностях. Уже вторично позволил я моим мыслям сойти с нужного пути. Ответственность за службу, проходившую в Соборе, была особой честью для послушника, но если бы стало известно о каких-то моих упущениях, мое посвящение отложили бы еще на один год. А я и так уже отставал.
В серой жесткой рясе, склонив голову и спрятав лицо в тени безымянности, я вышел на затемненное возвышение. И хотя образ этот был лишь иллюзией, он производил впечатление подлинного, трехмерного. Неторопливо началось Чудо. Оно развивалось постепенно, перейдя под конец в торжествующий вызов, и закончилось тихим благословением.
Сначала образы были ритуальными, обычными. Мое отражение сложило руки, из которых вырос ярко-красный цветок, а потом ладони разошлись и цветок повис в воздухе. Это был бутон, он цвел и рос, делаясь все ярче, пока не исчезли контуры лепестков. Теперь он был солнцем, но не белым, которое знали мы, а желтым, согревающим планету-родину. Мы обогнули его, крутясь в темноте, а когда появилась третья планета, солнце начало бледнеть. Голубовато-зеленая третья планета все увеличивалась, и наконец ее шар расплылся в плоскую идиллическую землю — зеленый континент покоя и изобилия.
…дабы заботиться о творениях Моих…
Пушистые четвероногие животные спокойно щипали зеленую траву, но их пастухом был не обычный монах в капюшоне. Внезапное вдохновение придало ему облик девушки в развевающемся белом платье, девушки, которую ужас заставил искать укрытия в Соборе. Здесь ее не терзал страх, здесь она была спокойна и жила в согласии с собой и миром, а ее светлые глаза без опасения смотрели на спокойный пейзаж. Здесь она была самой красотой, была даже более красивой, чем на самом деле.
Девушка шла по тропе у подножия зеленого холма, и вскоре перед ней выросло белое здание с красивой крышей-куполом. Она прошла под аркой входа, лишенного дверей, и оказалась в комнате, почти целиком заставленной полками, и каждую из них заполняли ряды пластиковых лент памяти или старых потрепанных книжек.
…дабы хранить знание…
Изображение было четким и детальным, потому что все это я хорошо знал. Это был Исторический Архив. Монахи работали, прослушивая и читая материалы в маленьких простых кабинах, размещенных вдоль стены. Девушка проплыла через эту комнату в следующую, где тянулись бесконечные шеренги прозрачных витрин, открывающих взору свои тайны.
…история человечества, ибо все люди едины…
Это был музей древнего искусства, с выставкой удивительных инструментов, машин и орудий, реконструированных и обновленных, собранных на сотнях миров. Но вот и большой зал остался позади, и девушка вошла в следующий.
…красоты…
Красота… Комната буквально ослепляла ею: статуи, картины, игра света, ткани, искусственные стимуляторы для кончиков пальцев, заключенные во флаконах ароматы необычайной сладости и остроты, бесчисленные музыкальные инструменты… Но даже среди этих воскрешенных чудес, созданных трудами тысяч забытых гениев, она была самой красивой… Когда она наконец вышла наружу, была уже ночь. Большой, сверкающий спутник планеты-родины лил бледный, серебристый свет на лицо, поднявшееся к небу, усыпанному драгоценностями.
