окружена оградой. Правда, это были не унылые деревянные заборы, а, весьма миленькие, металлические ограды. Портила вид только пущенная по верху оград пресловутая колючка, да понатыканные, одному архитектору известно в каком порядке, вышки с торчащими на них вертухаями. Из зоны в зону можно было пройти через — «по умолчанию» запертую — калитку, возле которой ютилась будочка с дежурным. И среди всей этой металлической чехарды — а не как не наоборот! — были разбиты клумбы с цветами, зеленели аккуратно подстриженные газоны, росли кусты и даже деревья. Но все это было так хитро расположено, что никак не способствовало стремлению покинуть зону, минуя калитку…
… За этими рассуждениями я не заметил, как мы оказались в очередной зоне. Зона была невелика, сотки четыре, не более. Посреди нее стоял веселенький одноэтажный домик с решеткой на двери и на окнах. Решетка на двери имела замок, но сейчас была распахнута. Капитан, не утруждая себя стуком, открыл дверь и вошел в дом. Ну и я за ним следом. Минуя небольшую прихожую, мы проследовали прямо в комнату. Довольно просторная, она занимала почти весь домик. Слева, вровень с прихожей, в стене находились две двери. На одной из дверей был, непонятно как, прикреплен лист бумаги с лаконичной надписью: «параша». Вторая дверь обозначена не была. У левой стены стоял на подставке телевизор, рядом, в углу, холодильник. Ближе к середине комнаты стояло сооружение по виду напоминавшее «кухонный уголок». В правой части комнаты располагались две двухъярусные кровати, поставленные углом друг к другу. Помимо этого из мебели в комнате были еще три тумбочки и пара стульев. На стене была прикреплена вешалка с висящей на ней одеждой.
— Встречайте гостя! — сказал капитан и повернулся ко мне. — На обед я вас заберу.
С этими словами мой провожатый ушел, а я принялся разглядывать тех, кому были адресованы слова капитана. Судя по всему, до нашего прихода обитатели дома смотрели телевизор, хотя, среагировав на открывшуюся дверь, успели его выключить и встать со своих мест, повернувшись в сторону входа. С уходом капитана постояльцы домика — а их было трое — расслабились, и начали занимать свои прежние места. Двое опустились на стулья, оседлав их верхом, — то есть лицом ко мне и спиной к телевизору — а третий разместился внутри «кухонного уголка». То, что передо мной было трое мужчин, вы, я думаю, уже догадались. Все трое были примерно одного возраста — где-то около шестидесяти. У всех была славянская внешность. Все выше среднего роста и примерно одной комплекции. Судя по поджарым фигурам и здоровому цвету лица, эти люди поддерживали себя в хорошей физической форме. Со зрением все обстояло несколько хуже, поскольку двое были в очках…
Я смотрел на них, они смотрели на меня. Так продолжалось, наверное, с минуту. Потом один издал деликатное покашливание.
— Здравствуйте! — опомнился я, чувствуя себя полным идиотом, поскольку поздороваться надо было еще минуту назад.
— И вам не хворать, — вежливо ответил тот, что сидел на стуле ближе ко мене. — Проходите, присаживайтесь, — он указал рукой на «кухонный уголок», обитатель которого меж тем перебрался на койку.
Надо сказать, что погода, по случаю бабьего лета, стояла теплая, поэтому куртку я оставил в номере. На мне был тонкий свитер, одетый поверх рубашки, заправленной в джинсы. На ногах были кроссовки. Я расположился за столом, достал из-под свитера заткнутый за пояс блокнот, положил рядом ручку и поднял глаза на аборигенов. Заметив, что я готов к беседе тот из них, кто говорил и до этого продолжил разговор:
— Вы, наверное, удивляетесь, почему «дядя Миша» привез вас к нам в гости? На самом деле все очень просто. Виной тому упомянутый вами в разговоре с генералом «Заговор одноклассников». Так вот. Как-то мы тут слегка проштрафились… Здесь, знаете ли, карцер не в большом почете. Чаще всего просто сажают под домашний арест — прекращают выпускать на улицу и отключают телевизор. Вот мы, со скуки, и решили: а что если нам сочинить пьеску? Сказано — сделано! Распределили роли, и давай выдумывать. Получилось, может и неказисто, да не в этом дело. Назвали-то мы свою пьеску «Заговор одноклассников»… Каково совпадение?
— Да-а, действительно…
— Вам ведь нужен сюжет для книги? Так мы готовы вам его подарить.
— А почему бы вам самим не написать эту книгу? И как Сологуб узнал о пьесе?
— Можно я начну отвечать со второго вопроса? Мы настолько увлеклись своей затеей, что обсуждали ее не только здесь. Короче дошло это до генерала, и он попросил нас вам помочь. А мы что? Мы с нашим удовольствием! Начальству угодить в нашем положении дело не лишнее. А самим писать… Нет уж, батенька, увольте. Пусть каждый остается при своем деле. Вам, писателям, — писать. Нам, зекам, — сидеть.
— Так вы заключенные?
Ответом мен был дружный хохот.
— А ты, мил человек, за кого нас принял, за физиков секретных что ли?
— Честно говоря, я в этом вопросе совсем запутался. Если это зона, то какая-то уж больно странная…
— Ну, это мы тебе враз растолкуем. Это — зона! И живут здесь по простым правилам: одни сидят, другие охраняют. Но есть одно но: сажают сюда суда закрытые, по делам секретным. А потому и сама зона секретная. Вроде и нет ее вовсе. А раз люди здесь сидят необычные, то и режим для них особый. Живем вот в таких вот домиках, по три — четыре человека. Питаемся здесь же. Гуляем во дворе. Опять же удобства в доме. Туалет, — указующий жест на дверь с надписью «параша». — Душ, — тот же жест на дверь без надписи. — Режим, конечно, есть, а какая зона без режима… Подъем в 6-30. Далее, умыться и на перекличку. При любой погоде изволь возле дома выстроиться. Потом привозят завтрак. А потом работа. А ты как хотел? С 8-00 до 17–00 с перерывом на обед. Потом свободное время. До 20–00 можно сходить в клуб. Там библиотека и кружки всякие. А можно в спортзал. Хочешь, играй во что-нибудь, хочешь, качайся на тренажерах. Раз в неделю дозволяется бассейн. В 20–00 ужин. После него со двора ни ногой! В 22–00 перекличка. После нее запирают в доме. В 23–00 отключают телевизор и тушат свет… В субботу работаем до обеда. Потом та же программа, только на два часа дольше. В воскресенье выходной. В клубе можно посмотреть кино или концерт какой. Вот и весь режим… Бывают, конечно, послабления. Тем, кто отличился чем, или у кого День рождения! Ну и по праздникам… Слушай, может перейдем к делу, а то обед скоро, а у тебя, мы слыхали, время до ужина?.. Так будешь слушать, что мы тут навыдумывали, или как?
— Я готов!
— Ну, значит, дело было так. Жили в…
— … Одной песочнице, — давясь от смеха, перебил говорившего сосед по комнате (или все-таки камере?).
— А что, ведь так оно, собственно и было: жили-были в одной песочнице…
И эти трое, смеясь, и перебивая друг друга, стали рассказывать мне историю, которая по мере того, как обрастала подробностями, все меньше походила на выдумку. Я настолько увлекся их рассказом, что думал о нем даже во время обеда, и потому совершенно не запомнил, ни, где я обедал, ни что я ел…
— … И дали им все троим по двенадцать лет…
— Почему так мало? Учитывая тяжесть содеянного…
— А потому, что большая часть содеянного так и не была доказана. Очень уж много оказалось людей не заинтересованных в том, чтобы всплыла вся правда. Кто его знает, не привел бы тогда клубочек и к ним?
— А?..
— … А вот на этот вопрос мы ответить уже не сможем. Ваше время вышло. Книга книгой, а ужин, знаете ли, по распорядку…
… Обратно мы ехали тем же порядком: в темноте с зашторенными окнами. На этот раз я даже не сразу понял, что мы едем уже по МКАДу. Когда машина остановилась невдалеке от моего дома, Сологуб впервые за всю дорогу разомкнул губы:
— Ну, вот ты и дома! Одна просьбочка: дай мне твой блокнотик, на время. Клянусь, верну в целости и сохранности.
Я, молча, протянул генералу блокнот и покинул машину. Придя домой, я тут же уселся за компьютер, и не вылазил из-за него до тех пор, пока не занес в файл все, что помнил о поездке. Честно говоря, я не
