Я так долго ждала, думала Элинор, я наконец-то заработала свое счастье. Она вышла на вершину холма и посмотрела вниз на тонкую цепочку деревьев, сквозь которую им предстояло пройти, чтобы попасть к ручью. Как красиво они выглядят на фоне неба, такие прямые и свободные. Люк не прав, тут вовсе не все мягкое: вот деревья жесткие, как все деревья. Они по-прежнему говорят обо мне, о том, как я приехала в Хилл-хаус и нашла Теодору, а теперь не хочу ее отпускать. За спиной по-прежнему были слышны их голоса, в которых прорывались то резкие нотки, то издевка, то приятельский смех, и Элинор шла как в полусне, понимая, что они идут следом: через минуту после того, как она ступила в высокую траву, та же трава зашуршала под их ногами, и перепуганный кузнечик с шумом скакнул в сторону.
Я смогу помогать ей в магазинчике, думала Элинор; она любит красивые вещицы, мы будем выискивать их вместе. Отправимся куда захотим, хоть на край света, и вернемся, когда захочется. Он рассказывает, что узнал обо мне, объясняет, что в меня нелегко заглянуть, я окружена стеной олеандров, а Тео смеется, потому что я больше не буду одинока. Они такие похожие и оба добрые, я и не рассчитывала получить столько, сколько они мне дали; я очень правильно сделала, что приехала сюда, потому что все пути ведут к свиданью.
Она вступила под жесткие ветви деревьев, радуясь прохладе после жаркого солнца. Дальше надо было идти осторожнее, потому что тропка шла под уклон и на ней попадались камни и корни. Разговор сзади то ускорялся, то замедлялся, перемежаясь смехом. Я не буду оглядываться, блаженно думала Элинор, чтобы не выдать своих мыслей. Мы поговорим об этом как-нибудь на досуге, Тео и я. Какое странное у меня чувство, думала она, выходя из-под деревьев на последний крутой отрезок тропы перед ручьем, бурное удивление и тихая радость, все вместе; я не стану оглядываться, пока не дойду до того места, где она в день приезда чуть не упала; я напомню ей про золотых рыбок в воде и про наш пикник.
Элинор села на узком зеленом бережку и притянула колени к подбородку; я не забуду этих мгновений моей жизни, пообещала она себе, вслушиваясь в приближающиеся шаги и голоса друзей. «Давайте сюда! — позвала она, оборачиваясь к Теодоре, — я…» — и умолкла. На склоне никого не было, только отчетливо слышались шаги и тихий издевательский смех.
— Кто?.. — прошептала она, вскакивая. — Кто?..
Она видела, как приминается трава под незримыми ногами, как отпрыгнул в сторону еще один кузнечик и покатился камешек. Шаги звучали очень отчетливо; Элинор вжалась спиной в обрыв и услышала смех совсем близко; «Элинор, Элинор», — раздался у нее в голове и снаружи зов, которого она ждала всю жизнь. Шаги смолкли. Воздух — плотный, почти твердый — налетел порывом и удержал, когда она зашаталась. «Элинор, Элинор, — звучало сквозь шум ветра в ушах, — Элинор, Элинор», — и вновь ее обхватило надежно и прочно. И ничуть не холодно, подумала она, ничуть не холодно; а в следующий миг закрыла глаза, привалилась спиной к обрыву и сказала беззвучно: «Не выпускай меня» — и затем: «Останься», потому что державшее ее плотное отхлынуло, растворилось. «Элинор, Элинор», — в последний раз услышала она и поняла, что стоит у ручья, дрожа, как будто солнце скрылось за тучу, и удивленно смотрит на шаги, удаляющиеся сперва по воде, где от них легкими кругами разбегались волны, потом — медленно, любовно — по траве противоположного склона к вершине холма.
Вернись, почти крикнула она, дрожа мелкой дрожью, и тут же опрометью бросилась в гору, крича на бегу: «Тео! Люк!»
Она нашла их в рощице. Они стояли, привалившись к стволам, и о чем-то со смехом беседовали. Когда она подбежала, они обернулись и вздрогнули, а Теодора спросила почти со злостью:
— Теперь-то чего тебе нужно?
— Я ждала вас у ручья…
— Мы решили постоять в холодке, — ответила Теодора. — Мы тебе кричали. Думали, ты слышала. Правда, Люк?
— Конечно, — смущенно проговорил Люк. — Мы думали, ты нас слышала.
— И вообще, — сказала Теодора, — мы уже собрались за тобой идти. Верно?
— Верно, — улыбнулся Люк. — Конечно, уже собрались.
— Подземные воды, — сказал доктор, размахивая вилкой.
— Чепуха. Неужто миссис Дадли одна все это готовит? Спаржа более чем приемлема. Артур, пусть молодой человек положит вам спаржи.
— Дорогая. — Доктор с нежностью взглянул на жену. — Мы тут завели обыкновение отдыхать после ланча, и если ты…
— Нет, конечно. Мне слишком много всего надо успеть. Поговорить с твоей кухаркой, проследить, чтобы мою комнату проветрили, подготовить планшет к вечернему сеансу. Артуру надо почистить револьвер.
— Признак настоящего солдата, — сказал Артур. — Оружие всегда в порядке.
— Ты и молодежь, конечно, можете идти отдыхать. Возможно, ты не ощущаешь, как я, настоятельную потребность помочь несчастным душам, которые по-прежнему бродят здесь, не обретая упокоения; ты находишь глупым мое сочувствие к ним, может быть, тебе даже смешно, когда я роняю слезу о несчастной одинокой душе, оставшейся без помощи и поддержки. Чистая любовь…
— Крокет? — поспешно спросил Люк. — Может, сыграем в крокет? — Он с энтузиазмом обвел взглядом собравшихся. — Бадминтон? Крокет?
— Подземные воды? — подсказала Теодора.
— Не люблю я этих затейливых соусов, — твердо заявил Артур. — Так всегда и говорю парням, что это — признак шалопута. — Он задумчиво взглянул на Люка. — Признак шалопута. Затейливые соуса, женская обслуга. Мои парни все сами делают. Признак мужчины, — сообщил он Теодоре.
— А чему еще вы их учите? — вежливо спросила та.
— Учу? В смысле, учат ли мои парни еще что-нибудь? Алгебру, там, латынь? Конечно. — Артур с довольным видом откинулся на стуле. — У меня на это учителя есть, я до такого не касаюсь.
— А много у вас учеников? — Теодора подалась вперед, учтивая, заинтересованная, развлекающая гостя светской беседой. Артур так и сиял; миссис Монтегю хмурилась и нетерпеливо постукивала пальцами.
— Сколько? Сколько… У нас отличная теннисная команда. — Он широко улыбнулся Теодоре. — Абсолютно первостатейная, так сказать. Не считая хлюпиков?
— Не считая хлюпиков, — кивнула Теодора.
— Теннис. Гольф. Бейсбол. Атлетика. Крикет. Небось не думали, что мы играем в крикет? Еще плавание и волейбол. Некоторые на все ходят, правда, — озабоченно добавил он. — Универсалы. Может, человек семьдесят набежит.
— Артур! — Миссис Монтегю больше не могла сдерживаться. — Не надо о работе. Не забывайте, что вы приехали сюда отдыхать.
— Да, это я дал маху. — Артур признательно улыбнулся. — Пойду оружие проверю.
— Два часа, — объявила миссис Дадли, появляясь на пороге. — Я убираю в два.
Теодора засмеялась, и Элинор, укрывшаяся в глубокой тени за летним флигелем, обеими руками зажала рот, чтобы не выдать себя случайным словом. Я должна выяснить, думала она, должна выяснить.
— Называется «Убийство семьи Граттанов», — говорил Люк. — Премилая вещица. Могу даже спеть.
— Признак шалопута. — Теодора снова рассмеялась. — Бедный Люк. Я бы сказала «лоботряса».
— Если ты предпочла бы провести это время с Артуром…
— Разумеется, я предпочла бы провести время с Артуром. С образованным человеком всегда интересно.
— Крикет, — сказал Люк. — Небось не думала, что мы играем в крикет?
— Пой, пой, — засмеялась Теодора.
Люк запел, чуть гнусаво, отчетливо выделяя каждое слово:
