для свиданий. Минутой спустя туда же ввели Ллойда Эшли.
Они уселись по разные стороны стола, разделенного посередине перегородкой.
— Ну, вот что, Марк. — Эшли положил на стол руки со сцепленными пальцами. — Я хочу знать правду, какой бы она ни была.
Адвокат пожал плечами:
— Процесс еще не окончен. Никто не сможет предугадать решение присяжных.
— Слушай, Марк, перестань морочить мне голову. Я видел этих людей. Я всматривался в их лица.
Робинсон снова пожал плечами.
— Вот что я тебе скажу, Марк. Ты был моим адвокатом все эти годы. Каких только операций мы с тобой не прокручивали! Я видел тебя в деле и знаю твою светлую голову. Ты смекалистый, находчивый парень. Я в высшей степени уважаю тебя за твои способности, но я… видишь ли, я… — он замялся, пытаясь подобрать нужные слова.
— Тебе не нравится, как я веду твою защиту?
— Я этого не говорил, Марк.
— Ты считаешь, что я не использую всех возможностей?
— Да нет, почему же? Используешь, конечно… В допустимых пределах… Но я был свидетелем, как ты проводил предыдущие судебные процессы. Я видел, как ты умеешь обрабатывать присяжных. Ты проделывал прямо-таки маленькие чудеса! А теперь ты вдруг стал чертовски щепетильным. Я просто не верю своим глазам: ты ли это? В чем дело, Марк? Что с тобой случилось?
— Я не могу найти ни малейшей лазейки, Ллойд. Вот в чем вся загвоздка. Ни единого изъяна в построении обвинения. У меня связаны руки.
— Так развяжи их!
— Но как? — вкрадчиво спросил Робинсон.
— Хм-м… В таком случае, у меня есть кое-какие соображения, — пальцы Ллойда впились в край стола, — ты знаешь, Марк, мои финансовые дела почти так же хороши, как и я сам. Тебе известно, сколько я получил по наследству, «сделал» сам. На данный момент я «стою» около четырех миллионов. — Эшли сжал губы и сделал паузу. — Может быть, именно поэтому Ева и вышла за меня, — я не знаю. Так или иначе, это целая куча деньжищ, и я бы не прочь, если суд меня оправдает. — Он вытер пот, проведя ладонью по лицу, и продолжал: — К чему мне деньги, мертвому? А живой я смогу сделать все, что захочу, буквально все. Ели кто-нибудь и может вытащить меня из ямы — а ведь этот судебный спектакль зашел уже достаточно далеко, — так это ты, Марк. Не знаю, откуда, но у меня такое чувство, чутье, интуиция — называй это, как хочешь, — что ты что-то держишь «про запас». У тебя богатое воображение, и я уверен, что ты способен найти достаточно ловкий ход, чтобы спасти меня и выиграть процесс.
Возбуждение подзащитного постепенно передалось и Робинсону.
Эшли привстал и перегнулся через стол:
— Половина на половину, — хрипло проговорил он вполголоса. — Все, что у меня есть, — на две равные части. Половина тебе, половина мне. Два миллиона долларов вознаграждения, Марк. Всю оставшуюся жизнь будешь экономически независим. Суммочка, скажу тебе, незаурядная… Но я хочу тоже немалого: я хочу, чтобы меня оправдали!
— И ты можешь подтвердить свое предложение письменным обязательством? — оживился Робинсон.
— Ну, разумеется!
Адвокат достал из портфеля чистый лист бумаги и быстро, в четких, недвусмысленных выражениях написал то, что нужно. Затем он протянул листок Эшли. Тот бегло прочел текст, вынул авторучку и размашисто подписался. Робинсон трясущимися пальцами сложил расписку и спрятал ее в портфель.
— Есть у тебя какие-нибудь идеи, Марк?
Адвокат, казалось, застыл в глубокой задумчивости. На его сухощавой физиономии не отражалось никаких эмоций. Да, у него была идея, притом появилась она далеко не сию минуту. Эта блестящая мысль пришла к нему в одну из предыдущих ночей, когда его мучила бессонница. Робинсон тут же ее обдумал, взвесил все открывавшиеся возможности, а затем громко расхохотался в темноте…
В ту ночь идея показалась ему оригинальной, даже захватывающей, хотя и жутковатой, однако практически неосуществимой. Но теперь образ мыслей Робинсона резко изменился, все препятствия казались ему ничтожными. Магическая цифра 2 000 000 взывала к немедленному действию. Ведь люди и не за такие деньги идут на более крупные преступления и даже совершают убийства…
Теперь перед Робинсоном четко вырисовывались заманчивые перспективы, открывавшиеся в случае осуществления его замысла. Конечно, полной гарантии успеха не было. Могли возникнуть некоторые непредвиденные обстоятельства, зависящие в основном от мнения двенадцати мужчин в ложе присяжных.
— Давай пока не будем говорить об идеях, — сказал Робинсон, внезапно поднявшись со стула. — Успокойся, Ллойд, и предоставь все мне. Попытайся сегодня выспаться.
Начальственным жестом адвокат подозвал охранника и направился к двери.
Солнце садилось, становилось прохладно. Робинсон бодро шагал по улице, вновь и вновь прикидывая в уме все детали предстоящей операции. Этично ли то, что он намерен сделать? М-м-да-а… Слово «этика» для данного случая, пожалуй, не подходит…
Впрочем, деликатные соображения из области морали меньше всего беспокоили Робинсона. Успех — вот к чему единственно сводились все помыслы этого законника.
Чего стоил один лишь голос Марка Робинсона! Он заключал в себе целый спектр оттенков: от мягко- благожелательного до ядовито-презрительного. Молодые адвокаты, подвизавшиеся при Суде по уголовным делам, до сих пор обсуждали подробности последнего процесса, который Робинсон вел в качестве обвинителя — помощника прокурора округа, с восхищением вспоминая, какой «допрос с пристрастием» он учинил подсудимому, обвинявшемуся в вооруженном ограблении. И Робинсон добился своего: обвинение в его лице одержало полную победу. Подсудимый, осужденный «на всю катушку», повернулся к обвинителю и во всеуслышание поклялся отомстить. Позднее Робинсон не раз получал от родственников заключенного письма, полные угроз.
В связи с этим ему ничего не оставалось, как приобрести лицензию на ношение пистолета и ежегодно ее продлять. Она постоянно лежала у него в бумажнике.
В этот вечер, по пути в свой офис, адвокат зашел в маленький оружейный магазинчик на Центр- стрит, неподалеку от Управления полиции: Робинсон внимательно изучил ассортимент, долго и тщательно выбирал и наконец приобрел автоматический кольт, карманную модель тридцать второго калибра, а к нему — коробку патронов. Владелец магазина проверил разрешение и упаковал покупку.
В свою контору Робинсон приехал на такси. Секретарша, мисс Грэм, оторвавшись от пишущей машинки, подала ему список клиентов, звонивших в его отсутствие.
Мисс Грэм хотела было спросить шефа, как идет процесс, но, заметив отсутствующее выражение его лица, не решилась.
Робинсон прошел прямо в свой кабинет, который недавно был заново обставлен в полном соответствии со вкусами хозяина. На дальней стене, обращенная к рабочему столу, висела картина, на которой были изображены девять главных судей Верховного суда Соединенных Штатов. Во всей обширнейшей судебной практике этих почтенных джентльменов вряд ли встречалась когда-либо аналогия с тем экстраординарным событием, невольно свидетелями которого им предстояло стать.
Робинсон развернул свой пакет, вынул пистолет и в раздумье несколько раз подбросил его на ладони. Затем уже без колебаний зарядил тремя патронами обойму и дослал ее в паз рукоятки. Стиснув зубы, он наставил пистолет на свою левую руку чуть выше локтя и нажал спуск.
Выстрел эхом отозвался у него в ушах. Робинсон не был стоиком. Почувствовав вспышку боли, подобную прикосновению раскаленного железа, он невольно вскрикнул, однако тут же овладел собой и, скрипя зубами, большим пальцем правой руки поставил оружие на предохранитель.
Спустя мгновенье, распахнулась дверь и показалась встревоженная физиономия мисс Грэм. Она испуганно смотрела на своего шефа, бледного, как полотно, на темное пятно, расплывавшееся по рукаву его пиджака, и едва сдерживалась, чтобы не закричать.
— Все в порядке, — отрывисто произнес Робинсон. — Это чистая случайность. Ну, что вы на меня
