следует заплатить цену. О, цена ничтожна по сравнению с той ценой, которую массы людей вынуждены платить за выживание, но тем не менее это цена. – Он посмотрел Алексе прямо в глаза. – Я плачу своим временем. Время – это моя роскошь. – Он обвел взглядом кабинет, больше похожий на дворцовые покои. – Да, смейся, если хочешь, но это правда. Моя величайшая драгоценность – это время. И еще кое-что. – Он перевел дух. – Алекса, ты знаешь, сколько всего людей вокруг меня? В моей семье? – У него вырвался резкий смешок. – Слишком много. Слишком. И все они чего-то хотят от меня. Больше всего они хотят моего времени. Делового и личного. Родственники – моя погибель. И всем им нужно мое время. Всем.
В его лице промелькнуло что-то непонятное Алексе. Что-то такое, от чего ей стало трудно дышать.
– Вот почему мои часы с тобой – краткие, ускользающие – были так ценны. Ты была моим прибежищем, передышкой, отдохновением. Когда я приезжал к тебе или ты ко мне, я мог забыть о семье и просто быть с тобой. Только с тобой, Алекса. Никаких просьб ко мне – только мы вдвоем, вместе, скрытые от всего мира. У меня тогда было все, чего я хотел, – это ты со мной. Я думал… – голос у него на секунду замер, – я думал, что ты тоже этого хотела. Просто быть со мной. Все выглядело так хорошо… так легко. Никаких усилий, никаких трудностей. Все так естественно, словно было предопределено. Ты… такого человека в моей жизни не было. Женщина, которая не собиралась меня заловить. Ты обращала на меня ровно столько внимания, сколько необходимо для написания моего портрета. Эта женщина даже не замечала… – его голос прозвучал сухо, – что я ее хотел. – Он замолчал. – Алекса, я хотел тебя. Просто хотел тебя, и все. И в постели, и не в постели. Чего еще может желать мужчина? Вне постели ты была… Была тишиной, покоем, уютом. И я подумал…
Голос у него замер. Алекса тоже молчала. Горло сдавило, но теперь не от боли, а от чего-то еще, о чем она не осмелилась думать.
– Я полагал, что с тобой происходит то же самое. Что ты понимаешь: то, что ты мне даешь, бесценно. Я надеялся, очень надеялся, что давал тебе в ответ не менее ценный дар. Я надеялся, что ты поняла… – Голос Гая прозвучал резко, но эта резкость была направлена не против нее, а против его самого, – поняла, почему я должен оборвать наши отношения. – Он посмотрел на нее. – Алекса, я сделал это не очень-то тонко. Я знаю это, и мне жаль, что так получилось. То утро, когда я вычеркнул тебя из своей жизни, грубо и безжалостно… Я заставил себя так поступить, сказать эти слова! Я боролся с собой!
Она обхватила себя руками. Неужели таким образом можно остановить кровь в ране, в очень глубокой ране, которую он заново открыл? Алекса опустила глаза и стала смотреть на золотисто-голубой рисунок дорогого ковра. Зачем ей все это слушать? Невыносимая мука слушать, как он обо всем этом говорит. Но разве ей не важно знать, кем она была для него? И кем никогда уже не будет.
Алекса подняла голову, посмотрела на него и тихо сказала:
– Тебе надо было оставить все как есть, когда мы расстались.
– Я пытался, но у меня ничего не получилось. Я снова тебя увидел. Увидел с другим мужчиной. И тогда я понял, что не смогу допустить, чтобы ты была с кем-то еще. Понял, что не смогу отпустить тебя от себя. – Он не сводил с нее глаз. – Не смогу.
– А я не смогла согласиться с тем, что ты предлагал, – с адюльтером. – Слова прозвучали ясно и четко, хотя одному Богу известно, чего ей это стоило. – До того момента я не испытывала к тебе ненависти. А потом возненавидела. Кроме ненависти, ничего не осталось.
Это была ложь, но все уже рухнуло, он навсегда для нее потерян.
Он очень долго смотрел на нее, потом отвернулся к окну, выходящему в парк. Было видно, как напряжены его плечи. Вдруг он резко развернулся к Алексе.
– Ты знаешь, – уже более спокойно произнес он, – сколько людей работает в инвестиционном банке Лоренца? Сколько у него вкладчиков? Сколько проводится займовых операций? И скольким фирмам? И вообще – ты когда-нибудь слышала о таком банке, как «Инвестиции Лоренца»?
– Это ведь банк, которым владеет отец Луизы?
– Да. Этот банк довел до грани банкротства ее отец. И из-за него каждый работник банка, каждая фирма, которая делала займы, каждая организация, которая ссужала банк деньгами, оказались перед риском остаться без работы, риском краха, разорения! Генрих Лоренц, отец Луизы, буквально взял меня на прицел. Он знал, что я не смогу допустить крушения инвестиционного банка. Он знал, что единственный способ свести на нет подозрения, – это чтобы у меня появилась убедительная причина инвестировать в его банк. – Гай тяжело вздохнул. – Например, стать его зятем.
Он смотрел на Алексу, такую далекую от него… от этого мира, где деньги текут рекой.
– Я не хотел жениться на Луизе. Но… – его глаза затуманились, – но странного в этом ничего не было. Уже две сотни лет, Алекса, мы женились и выходили замуж таким образом. Подобный брак был у родителей Луизы, и она выросла в такой обстановке, что для нее это не стало чем-то необычным. Да и мои родители не горели желанием вступить в брак, но поженились и жили счастливо. Когда привыкаешь к подобным вещам, то это кажется… нормальным.
Он замолчал. Ей было слышно только попискивание настольного компьютера. И стук собственного сердца. Сердце подсказывало ей то, о чем она не хотела ни слышать, ни знать.
Тихим голосом он снова заговорил:
– Я продолжал думать, что в моем браке нет ничего необычного, что это в порядке вещей. Так было до того, как я опять не обнял тебя в ту ночь после приема. В меня словно молнией ударило – я понял, что должен быть с тобой, потому что жить без тебя для меня невозможно. – У него на щеках задвигались желваки. – Но я не мог допустить разорения «Инвестиций Лоренца». На карту поставлено слишком многое.
Теперь заговорила Апекса:
– И ты не допустил разорения. Я понимаю, Гай. Правда понимаю. – Голос ее зазвенел. – Я также понимаю, почему ты счел возможным соединить спасение банка династическим браком и адюльтер со мной. Понимаю, но… смириться с этим я не могу. Никогда. Вот почему… – она перевела дух, – вот почему я здесь. Просто чтобы заверить в этом твою жену. А иначе зачем было твоей матери все это устраивать?
– А, да, мою жену, – рассеянно произнес Гай.
– Да. Ты сказал… – Боже, как же тяжело это говорить! Но надо. – Ты сказал, что она любит тебя, что она счастлива в браке. Поэтому, если ей необходимо узнать обо мне – о том, что я больше не твоя любовница, – то я ей об этом скажу. – Силы Алексы были на исходе, но она заставила себя закончить: – Где… где же она?
У Гая в глазах промелькнуло удивление.
– У Луизы медовый месяц. Я сказал тебе, что она очень счастлива и любит своего мужа. Мужа, которым я не являюсь.
Глава 10
Алекса отчетливо слышала слова Гая. Но смысл не уловила.
Гай подошел к ней, осторожно взял за локти и разомкнул скрещенные руки. Комната вокруг закружилась.
– Я сказал тебе, что Луиза согласилась выйти за меня. Не возражала против этого. Но, как выяснилось, возражал один ее хороший знакомый. Он сказал ей, что династический брак без любви – это проклятие. И этот знакомый убедил ее выйти за него, потому что он любит ее. И когда он раскрыл ей глаза, она поняла, что тоже любит его. – Зеленые глаза сверкнули. – Таким образом, она дала мне отставку.
– А как же банк? «Инвестиции Лоренца»?
Это было все, что Алекса смогла сказать.
– Все вернулось на свои места, – ответил Гай. – Как я и планировал.
– Но ты был должен жениться на Луизе…
– Нет. – Он не сводил с нее глаз. – Я должен был заставить всех поверить в то, что я женюсь на Луизе. Все изменилось после благотворительного бала. Я понял, что должен вернуть тебя. Что не смогу жениться на Луизе.
Его ладони сжали ей локти.
