стоял дом поменьше, покрашенный в белый цвет, с зелеными наружными ставнями; справа от него был сад, слева — фруктовые деревья. Все бесхитростные детали этой картины сияли в утреннем воздухе, вставая перед зрителем так же отчетливо, как слагаемые, дающие при сложении определенную сумму.
Вскоре из дома вышла еще одна молодая леди; пройдя по веранде, она спустилась в сад и подошла к той девушке, которую я только что вам описал. Вторая молодая леди тоже была тонка и бледна, но годами старше первой, ниже ростом, с гладко зачесанными темными волосами. Глаза у нее, не в пример первой, отличались живостью и блеском, но вовсе не казались тревожными. На ней была соломенная шляпка с белыми лентами и красная индийская шаль, которая, сбегая спереди по платью, доходила чуть ли не до носков обуви. В руке она держала ключик.
— Гертруда, — сказала она, — ты твердо уверена, что тебе лучше остаться дома и не ходить сегодня в церковь?
Гертруда взглянула на нее, потом сорвала веточку сирени, понюхала и отбросила прочь.
— Я никогда и ни в чем не бываю твердо уверена, — ответила она.
Вторая молодая леди упорно смотрела мимо нее на пруд, который сверкал вдали между двумя поросшими елью вытянутыми берегами.
Наконец она очень мягко сказала:
— Вот ключ от буфета, пусть он будет у тебя на случай, если кому-нибудь вдруг что-то понадобится.
— Кому и что может понадобиться? — спросила Гертруда. — Я остаюсь в доме одна.
— Кто-нибудь может прийти, — сказала ее собеседница.
— Ты имеешь в виду мистера Брэнда?
— Да, Гертруда. Он любит пироги и, наверное, не откажется съесть кусочек.
— Не люблю мужчин, которые вечно едят пироги, — объявила, дергая ветку куста сирени, Гертруда.
Собеседница бросила на нее взгляд, но сейчас же потупилась.
— Думаю, папа рассчитывает, что ты придешь в церковь, — проговорила она. — Что мне ему сказать?
— Скажи, что у меня разболелась голова.
— Это правда? — снова упорно глядя на пруд, спросила старшая.
— Нет, Шарлотта, — ответила со всей простотой младшая.
Шарлотта обратила свои спокойные глаза на лицо собеседницы.
— Мне кажется, у тебя опять тревожно на душе.
— На душе у меня в точности так же, как и всегда, — ответила, не меняя тона, Гертруда.
Шарлотта отвернулась, но не ушла, а все еще медлила. Она оглядела спереди свое платье.
— Как ты думаешь, шаль не слишком длинна? — спросила она.
Гертруда перевела взгляд на шаль и обошла Шарлотту, описав полукруг.
— По-моему, ты не так ее носишь.
— А как ее надо носить, дорогая?
— Не знаю, но как-то иначе. Ты должна иначе накинуть ее на плечи, пропустить под локти; сзади ты должна выглядеть иначе.
— Как же я должна выглядеть? — поинтересовалась Шарлотта.
— Наверное, я не смогу тебе этого объяснить, — ответила Гертруда, слегка оттягивая шаль назад. — Показать на себе я могла бы, но объяснить, наверное, не смогу.
Движением локтей Шарлотта устранила легкий беспорядок, который внесла своим прикосновением ее собеседница.
— Хорошо, когда-нибудь ты мне покажешь. Сейчас это неважно. Да и вообще, по-моему, совсем неважно, как человек выглядит сзади.
— Что ты, это особенно важно! Никогда ведь не знаешь, кто там на тебя смотрит, а ты безоружна, не прилагаешь усилий, чтобы казаться хорошенькой.
Шарлотта выслушала это заявление со всей серьезностью.
— Зачем же прилагать усилия, чтобы казаться хорошенькой? По-моему, этого никогда не следует делать, — проговорила она убежденно.
Гертруда, помолчав, сказала:
— Ты права, от этого мало проку.
Несколько мгновений Шарлотта на нее смотрела, потом поцеловала.
— Надеюсь, когда мы вернемся, тебе будет лучше.
— Мне и сейчас очень хорошо, моя дорогая сестра, — сказала Гертруда.
Старшая сестра направилась по выложенной кирпичом дорожке к воротам; младшая медленно пошла по направлению к дому. У самых ворот Шарлотте встретился молодой человек — рослый и видный молодой человек в цилиндре и нитяных перчатках. Он был красив, но, пожалуй, немного дороден. У него была располагающая улыбка.
— Ах, мистер Брэнд! — воскликнула молодая дама.
— Я зашел узнать, идет ли ваша сестра в церковь.
— Она говорит, что нет. Я так рада, что вы зашли. Мне кажется, если бы вы с ней поговорили… — И, понизив голос, Шарлотта добавила: — У нее как будто опять тревожно на душе.
Мистер Брэнд улыбнулся с высоты своего роста Шарлотте.
— Я всегда рад случаю поговорить с вашей сестрой. Для этого я готов пожертвовать почти что любой службой, сколь бы она меня ни привлекала.
— Вам, конечно, виднее, — ответила мягко Шарлотта, словно не рискуя согласиться со столь опасным высказыванием. — Я пойду, а то как бы мне не опоздать.
— Надеюсь, проповедь будет приятной.
— Проповеди мистера Гилмена всегда приятны, — ответила Шарлотта и пустилась в путь.
Мистер Брэнд вошел в сад, и, услышав, как захлопнулась калитка, Гертруда обернулась и посмотрела на него. Несколько секунд она за ним наблюдала, потом отвернулась. Но почти сразу же, как бы одернув себя, снова повернулась к нему лицом и застыла в ожидании. Когда его отделяло от нее всего несколько шагов, мистер Брэнд снял цилиндр и отер платком лоб. Он тут же надел его опять и протянул Гертруде руку. При желании, однако, вы успели бы разглядеть, что лоб у него высокий и без единой морщинки, а волосы густые, но какие-то бесцветные. Нос был слишком велик, глаза и рот слишком малы, тем не менее, как я уже сказал, наружность этого молодого человека была весьма незаурядная. Его маленькие чистой голубизны глаза светились несомненной добротой и серьезностью; о таких людях принято говорить: не человек, а золото. Стоявшая на садовой дорожке девушка, когда он подошел к ней, бросила взгляд на его нитяные перчатки.
— Я думал, вы идете в церковь, — сказал он, — и хотел пойти вместе с вами.
— Вы очень любезны, — ответила Гертруда, — но в церковь я не иду.
Она обменялась с ним рукопожатием; на мгновение он задержал ее руку в своей.
— У вас есть на это причины?
— Да, мистер Брэнд.
— Какие? Могу я поинтересоваться, почему вы не идете в церковь?
Она смотрела на него улыбаясь; улыбка ее, как я уже намекнул, была притушенная. Но в ней сквозило что-то необыкновенно милое, притягательное.
— Потому что небо сегодня такое голубое!
Он взглянул на небо, которое и в самом деле было лучезарным, и, тоже улыбаясь, сказал:
— Мне случалось слышать, что молодые девицы остаются дома из-за дурной погоды, но никак не из- за хорошей. Ваша сестра, которую я повстречал у ворот, сказала мне, что вы предались унынию.
— Унынию? Я никогда не предаюсь унынию.
— Может ли это быть! — проговорил мистер Брэнд, словно она сообщила о себе нечто неутешительное.
— Я никогда не предаюсь унынию, — повторила Гертруда, — но иной раз бываю недоброй. Когда на меня это находит, мне всегда очень весело. Сейчас я была недоброй со своей сестрой.
