— И здесь, — метро, — недовольно сказал Иван.
— Братишки, транспорт подан! — громко сказал Толик.
Но вообще-то — экзотика… Темные своды, каменные стены, глубокая чернота штреков, уводящая из этого места в разные стороны.
— Ничего не обрушится? — храбрясь, спросил Георгий. — Никакого камня сверху не свалится?
— Исключено, — категорически не согласился Толик. — Мы здесь даже касок не выдаем. Гарантия, — сто процентов.
Трамвайчик заклаксонил приятной автомобильной музыкой, призывая к себе. Словно бы подавал сигнал к отправлению. Забавная часть аттракциона.
— Прошу, — сказал Георгий Маше, Ивану и Михаилу, поскольку они стояли вместе, — занимайте места.
В это время из темноты вышел черный человек, в левом ухе которого виднелся наушник от плеера, с проводком, ведущим под одежду. В руках у него было короткое оружие, а из высокого ботинка выглядывала черная ребристая рукоятка ножа.
Он неслышно подошел к Георгию, и принялся что-то нашептывать ему на ухо. Сопровождающие тут же замолчали, чтобы не мешать разговору.
— Прямо сейчас? — спросил Георгий. — Что час-другой нельзя подождать?
Черный человек опять что-то стал говорить в чужое ухо.
— Всегда так, — недовольно буркнул Георгий. — Все срочно, срочно. И обязательно в двенадцать часов ночи. Раньше нельзя.
Он повернулся к Маше и сказал:
— Прошу извинить. Я присоединюсь к вам через полчаса… Без меня не скучайте… Анатолий Викторович, передаю эту девушку под личную вашу ответственность. Любое ее желание, — закон. На тридцать минут.
А следом обратился к полковнику, который умел в любой компании выглядеть так незаметно, что разглядеть-то его иногда было невозможно.
— Что-то, что касается вас. Потому что, просили быть на переговорах со мной. Не составите компанию?
Гвидонову ситуация не нравилась изначально, — в высшей степени подневольная ситуация. Совершенно отсутствовали степени свободы.
А внезапное приглашение на какие-то переговоры, означало вообще черт знает что. Когда такая мелкая личность начинает занимать внимание сильных мира сего, это значит, что мелкая личность так засветилась, что дальше уже некуда.
И приглашают, — разбираться…
Опять пришлось идти к лифту. Но на этот раз, кроме Георгия и его, рядом стояли два человека в черном. И у каждого были наушники от плеера.
— Черт знает что, — время от времени бросал Георгий. Видно было, что ему этот неожиданный вызов тоже не очень нравится.
— Можно было бы по телефону, — сказал он Гвидонову, — но папа любит секретность. У нас есть переговорное устройство, в машине, оно шифрует голос, так что ни одна разведка в мире не поймет, о чем по нему беседуют. О погоде на улице, или об антрекотах на завтрак…
Между тем, лифт наконец-то добрался до поверхности. Двери открылись, Георгий нетерпеливо вышел, навстречу еще трем черным, поджидавшим его, людям.
— Ну что еще? — спросил он их почти гневно.
В этот момент два человека, стоявших рядом с Гвидоновым, подобрались к нему, прижали с двух сторон, взяли за руки, — так что даже пошевелиться Гвидонову было уже нельзя.
Георгию что-то сказали, он оглянулся на Гвидонова и сказал:
— Что за игры?!. Я же их пригласил, они мои гости!.. Извините, — сказал он Гвидонову, — какое-то недоразумение. Подождите немного, я сейчас разберусь.
И решительно направился в сторону «Мерседеса», в котором находилось переговорное устройство.
К Гвидонову подошел еще один черный человек, без автомата в руках, и постарше остальных.
— Оружие есть? — вежливо спросил он.
Гвидонов кивнул.
Но его и без того уже обыскивали. Умелые руки, сродни рукам пианистов, пробегали по его телу, как по настроенному инструменту.
И в обыкновенный полиэтиленовый пакет с двумя ручками, с которого улыбалась Гвидонову сексапильная красотка, а сбоку виднелась полувыдавленная зубная паста, — быстренько перемещалось все, что он имел: «Вальтер», запасная обойма, паспорт, удостоверение, ключи от Московской квартиры, записная книжка, бумажник и два леденца от укачивания в воздухе…
«Добро пожаловать!» горели в воздухе огромные радужные буквы.
Нормальное издевательство, — лучше, пожалуй, и придумать невозможно.
— Напоминает вход в оздоровительный детский лагерь, — сказал Иван, — там тоже написано: добро пожаловать, и забор похожий… Так и хочется через него сигануть.
— Я тебе сигану, — сказал я Ивану.
У меня тревожно было на душе, и непросто. Вот уж где я не хотел оказаться снова, так это здесь.
— Мне здесь нравится, — прошептала Маша. — Ты не смейся, но мне кажется, эта надпись написана для меня.
— Тебе кажется, — сказал я.
— Нет, — возразила она, после очень длинной паузы. — Я уже знаю… Я хотела попасть сюда всю жизнь. Мне даже во сне снилось это место… Здесь какой-то страх в воздухе. Страх и ужас. И везде, — исковерканные судорогой лица. Как-будто, в последний свой миг, каждое из них, — узнало правду о себе. И эта правда растерзала их.
Я посмотрел на Машу, — и не узнал ее.
С ней что-то происходило. Будто та Маша, которую я знал, — исчезла, растворилась, пропала… На смену ей пришла другая, чьи черные глаза — больше, чья звездная тьма в них — непроглядней. Чьи волосы — черней вороньего крыла. Чья повадка, — не знает жалости.
Показалось, будто бы, — явилась хозяйка этого подземелья. Оно — торжественно затихло, готовясь к встрече. И буквы на транспаранте расцвели ярче, выдав все, на что были способны.
Маша совершенно не боялась. Ни темноты, ни влажных стен, ни замкнутого пространства, внутри которого мы находились.
— Как я хотела сюда попасть, — сказала она. — Боже, как я хотела сюда попасть…
— Как я хотела сюда попасть!.. — визгливо, вдруг, крикнула она и вцепилась мне в руку.
Я почувствовал, ее пальцы, с острыми ногтями, вонзаются в меня, сведенные какой-то нечеловеческой силой.
Маша прижалась ко мне, и смотрела широко открытыми глазами в черноту тоннеля, где я уже побывал однажды.
— Только истерик нам здесь не хватало, — сказал Иван. — Чем эти дамочки отличаются от нас, мужчин, — у них, у всех, неустойчивая нервная система.
— Может быть, водички? — подсказал Толик, который все время был поблизости, и, казалось, не знал, как угодить почетным гостям.
Я кивнул, — и подумал, что, может быть, экскурсия закончилась, посмотрели на чудеса достаточно, пора делать отсюда ноги. Ничего интересного уже не будет. Впечатлений хватит на всю оставшуюся жизнь.
— Ей плохо, — сказал я всем. — Поехали-ка мы обратно.
Колян посмотрел на часы, стрелки показывали половину первого ночи: пора.
Часть вторая: получи, фашист, следующую гранату!.. Значит, говорите, рылом не вышел?!.
Он стоял в темном сарае, где были навалены пустые бочки, мешки с подмокшим цементом, сломанные лопаты и ящики из под консервов. В руках у него была керосиновая лампа, точно такие
