слова.
— Так вот в чем дело! — закричал Абдулла, стукнув кулаком в ладонь. — Перед тем, как ковер полетит, надо сказать волшебное слово, а этот человек утаил его от меня по собственным соображениям — вне всякого сомнения, злонамеренным. Вот негодяй! А во сне я, должно быть, это самое слово и произнес.
Абдулла кинулся в дальний угол палатки и вытащил потрепанный словарь, которым пользовался в школе. Затем, встав на ковер, он закричал:
— «Абажур»! Взлети, пожалуйста!
Ничего не произошло — ни тогда, ни после всех слов, начинавшихся на А. Абдулла упрямо перешел к Б, и, когда это не помогло, двинулся дальше и прочел весь словарь. Поскольку то и дело Абдулле мешали продавцы портретов, времени у него ушло порядочно. Тем не менее к вечеру он добрался до «ящура», а ковер даже не шелохнулся.
— Значит, это слово вымышленное или на иностранном языке! — воскликнул Абдулла, обливаясь потом. Приходилось поверить в это — или решить, что Цветок-в-Ночи была всего лишь сном. Но даже если она существовала на самом деле, шансы на то, чтобы заставить ковер отнести его к ней, улетучивались с каждой минутой. Абдулла стоял на ковре, выдавливая из себя всевозможные диковинные звуки и все известные ему иностранные слова, а ковер по-прежнему не совершал ничего похожего на движения.
За час до заката Абдуллу снова отвлекли — снаружи скопилась огромная толпа с рулонами и большими плоскими пакетами. Художнику с папкой рисунков пришлось расталкивать ее локтями. Следующий час был исключительно суматошным. Абдулла изучал картины, отвергал портреты тетушек и мамаш и сбивал непомерные цены, назначенные за скверные изображения племянников. За этот час он приобрел не только сотню превосходных рисунков, которые принес ему художник, но и восемьдесят девять других картин, набросков, медальонов и даже кусок стены с написанным на нем лицом. При этом он расстался почти со всеми деньгами, которые уцелели после покупки ковра-самолета — если это, конечно, действительно был ковер-самолет. Когда Абдулле наконец удалось уговорить человека, твердившего, будто живописный портрет матушки его четвертой жены в должной мере походит на мужчину, что такая картина его не устраивает, и выпихнуть его из палатки, уже стемнело. Абдулла так устал и издергался, что даже есть не хотел. Он бы отправился спать, если бы не Джамал: тот получил бешеную прибыль, распродав свою снедь набежавшей толпе, и пришел к Абдулле с куском нежнейшего жареного мяса прямо на сковородке.
— Не знаю, что в тебя вселилось, — произнес Джамал. — Мне всегда казалось, ты в своем уме. Но свихнулся ты или нет, есть все равно надо.
— Безумие тут ни при чем, — ответил Абдулла. — Я просто решил открыть новое направление в торговле. — Однако мясо он съел.
Наконец сил у Абдуллы прибавилось настолько, что он смог взгромоздить все сто восемьдесят девять картин на ковер и улегся между них.
— Послушай же, — сказал он ковру, — если по счастливой случайности я произнесу во сне волшебное слово, немедленно отнеси меня в ночной сад Цветка-в-Ночи.
Ничего лучше он, судя по всему, сделать не мог. Заснуть ему удалось не скоро.
Проснулся он от нежного аромата ночных цветов и от того, что чья-то рука осторожно коснулась его плеча. Над ним склонилась Цветок-в-Ночи. Абдулла увидел, что она куда прелестнее, чем ему запомнилось.
— Тебе и вправду удалось раздобыть столько картин! — обрадовалась Цветок-в-Ночи. — Как это мило с твоей стороны!
Получилось, победно подумал Абдулла.
— Да, — сказал он. — У меня здесь сто восемьдесят девять разных мужчин. Думаю, по крайней мере общую идею тебе уловить удастся.
Он помог девушке снять с кустов побольше золотых фонариков и расставить их в круг на траве. Затем Абдулла показал Цветку-в-Ночи все портреты, сначала поднося их к фонарикам, а затем прислоняя к пригорку. Он чувствовал себя уличным художником.
Цветок-в-Ночи изучила каждого мужчину, которого предъявлял ей Абдулла, абсолютно бесстрастно и очень сосредоточенно. Затем она взяла фонарик и снова осмотрела все рисунки, которые сделал художник с Базара. Абдулле было очень приятно. Художник оказался настоящим мастером. Он рисовал портреты в точности так, как просил его Абдулла — от царственного героя, явно скопированного со статуи, до горбуна, который чистил на Базаре башмаки, не забыл и про автопортрет.
— Да, вижу, — сказала наконец Цветок-в-Ночи. — Мужчины действительно очень разные, как ты и говорил. Внешность моего отца вовсе не типична — и твоя, разумеется, тоже.
— Значит, ты согласна с тем, что я не женщина? — уточнил Абдулла.
— Вынуждена согласиться, — отвечала она. — Прошу прощения за ошибку. — И она пронесла фонарик вдоль пригорка, чтобы изучить некоторые портреты в третий раз.
Абдулла с беспокойством отметил, что выделила она самые красивые портреты. Он смотрел, как она с напряженным видом склоняется над ними, слегка наморщив лоб, как на морщинки падает выбившийся темный завиток… Абдулла спросил себя, что за кашу он заварил.
Цветок-в-Ночи собрала все рисунки и аккуратно сложила их у склона.
— Так я и думала, — сообщила она. — Ты мне нравишься больше, чем все эти портреты. Одни кажутся мне слишком самовлюбленными, а другие — гордыми и жестокими. А ты добрый и скромный. Я намерена попросить отца отдать меня в жены тебе, а не очинстанскому принцу. Ты не против?
Сад так и завертелся вокруг Абдуллы вихрем золота, серебра и сумеречной зелени.
— Я… По-моему, ничего не выйдет, — промямлил он наконец.
— Почему? — спросила Цветок-в-Ночи. — Разве ты уже женат?
— Нет, нет! — испугался Абдулла. — Дело не в этом. По закону мужчине можно иметь столько жен, сколько он может содержать, но…
Лоб Цветка-в-Ночи снова собрался в морщинки.
— А сколько мужей можно иметь женщине? — поинтересовалась она.
— Конечно, одного! — ошарашенно ответил Абдулла.
— Чудовищная несправедливость, — заметила, поразмыслив, Цветок-в-Ночи. Она села на траву и задумалась. — Как ты считаешь, может ли получиться, что у очинстанского принца уже есть другие жены?
Абдулла смотрел, как морщинки у нее на лбу становятся глубже, а тонкие пальчики правой руки перебирают травинки едва ли не раздраженно. Да, кашу он заварил. Цветок-в-Ночи обнаружила, что ее отец намеренно скрывал от нее много важных сведений.
— Если он принц, — не без трепета сказал Абдулла, — то, я думаю, весьма вероятно, что у него уже довольно много жен. Да.
— Тогда он жадничает, — постановила Цветок-в-Ночи. — Ты снял камень с моего сердца. А почему ты решил, что у нас не получится пожениться? Ты ведь вчера упомянул, что ты тоже принц.
Абдулла почувствовал, как щеки у него запылали, и проклял себя за то, что выболтал ей свои мечты. И хотя он твердил себе, что, болтая, имел все основания думать, будто все это сон, лучше ему не стало.
— Это правда. Но я рассказал тебе и о том, что потерялся и живу вдали от моего королевства, — ответил он. — Как ты могла заключить, зарабатывать на жизнь мне приходится низменными средствами. Я продаю ковры на занзибском Базаре. А твой отец явно человек очень богатый. Едва ли ему покажется, что мы подходящая пара.
Пальчики Цветка-в-Ночи гневно забарабанили по дерну.
— Ты говоришь так, будто это мой отец собирается за тебя замуж! — возмутилась она. — В чем дело? Я же тебя люблю. А ты меня любишь?
И с этими словами она взглянула Абдулле в глаза. Он в ответ посмотрел ей в глаза — в целую вечность огромных темных глаз. И услышал собственный голос: «Да». Цветок-в-Ночи улыбнулась. Абдулла улыбнулся. Прошло еще несколько лунных вечностей.
— Когда ты соберешься уходить отсюда, я пойду с тобой, — сказала Цветок-в-
