цирюльнику, можно по дороге домой заскочить к родственникам и забрать это дурацкое пророчество.

— Очень хорошо, — сказал он. — Ждите меня за два часа до заката. Хаким нахмурился:

— А почему так поздно?

— Потому что у меня дела, о мой сводный кузен, — поведал ему Абдулла. Мысль о предстоящем побеге преисполнила его такой радости, что он улыбнулся Хакиму и склонился перед ним со всей возможной учтивостью. — Хотя я чрезвычайно занят и у меня остается лишь немного времени подчиняться твоим приказам, я приду, не волнуйся.

Хаким по-прежнему хмурился и, даже уходя, так же хмуро глянул на Абдуллу через плечо. Он был явно раздосадован и заподозрил неладное. Абдулле не было до этого никакого дела. Едва Хаким скрылся из виду, он радостно отдал Джамалу половину оставшихся денег за охрану палатки до вечера. В ответ на это ему пришлось принять от Джамала, которого все больше и больше распирало от благодарности, завтрак, состоявший из всевозможных деликатесов с жаровни. От волнения аппетит у Абдуллы улетучился. Еды было так много, что Абдулла, щадя чувства Джамала, большую часть скормил псу, причем пришлось беречься, так как обычно пес норовил ухватить его пальцы вместе с лакомыми кусочками. Однако пес, похоже, был благодарен не меньше хозяина. Он учтиво вилял хвостом, ел все, что предлагал Абдулла, а под конец попытался лизнуть его в лицо. От этой церемонии Абдулла уклонился. Из пасти пса густо пахло несвежим кальмаром. Абдулла осторожно погладил его по шишковатой голове, поблагодарил Джамала и поспешил на Базар. Там он вложил оставшуюся наличность в аренду тачки. Эту тачку он аккуратно нагрузил лучшими и диковиннейшими коврами из своих запасов — очинстанскими цветочными, превосходными узорчатыми, привезенными из-за пустыни, золотыми фарктанскими, сверкающим паласом из Инхико и парными шпалерами из далекого Таяка — и покатил их к большим палаткам в сердце Базара, где торговали самые богатые купцы. При всем своем волнении Абдулла оставался человеком дела. Отец Цветка-в-Ночи явно очень богат. Лишь самые состоятельные люди могут себе позволить дать за дочерью такое приданое, чтобы сделать ее женой принца. Поэтому Абдулле было ясно, что бежать им с Цветком-в- Ночи придется очень далеко, а не то ее отец предпримет что-нибудь весьма неприятное. Но еще Абдулле было ясно, что Цветок-в-Ночи привыкла к роскоши. Ей не понравится жить в бедности. Поэтому Абдулле нужны были деньги. Он склонился перед торговцем в богатейшей из богатых лавок и, назвав его колоссом среди купцов и наиславнейшим из негоциантов, предложил ему цветочный очинстанский ковер за поистине сокрушительную сумму.

Торговец был другом отца Абдуллы.

— Почему же, о сын знаменитейшего на Базаре, — спросил он, — ты желаешь расстаться с тем, что, судя по цене, представляет собою жемчужину твоей коллекции?

— Я реорганизую свое предприятие, — отвечал Абдулла. — Ты, вероятно, слышал, что я скупаю картины и другие произведения искусства. Чтобы освободить для них место, мне приходится распродавать наименее ценные из залежавшихся у меня ковров. И мне пришло в голову, что продавец небесного полотна вроде тебя снизойдет до того, чтобы помочь сыну своего старинного друга сбыть с рук эту несчастную цветастую тряпку по бросовой цене.

— В будущем содержимое твоей палатки будет представлять несомненный интерес, — заметил торговец. — Позволь предложить тебе половину того, что ты просишь.

— О скупейший из скупцов! — отвечал Абдулла. — Даже бросовая цена — это деньги. Но ради тебя я, пожалуй, скину два медяка.

День был долгий и жаркий. Однако к вечеру Абдулла продал все лучшие свои ковры и выручил за них почти вдвое больше, чем когда-то заплатил. По его подсчетам, теперь у него оказалось достаточно наличности, чтобы содержать Цветок-в-Ночи в разумной роскоши месяца примерно три. А после — после либо подвернется еще что-нибудь, либо сладость ее нрава примирит ее с бедностью. Абдулла сходил в бани. Он сходил к цирюльнику. Он зашел к парфюмеру и надушился благовонными маслами. Затем он вернулся в палатку и переоделся в лучшие одежды. У этих одежд, как и у одежд большинства торговцев, было много разнообразных хитроумных отделок — вставок, вышивок и оторочек, которые на деле были вовсе не отделками, а тщательно замаскированными карманами для денег. Абдулла распределил свое новоприобретенное золото по этим тайникам и был наконец готов. Без особой охоты он отправился в старую отцовскую лавку. Он твердил себе, что так легче скоротать время до побега.

Было очень странно подниматься по пологим кедровым ступеням и входить в дом, где он провел большую часть детства. Витавший там аромат — запах кедра и благовоний и шерстяной, маслянистый ковровый дух — был Абдулле настолько знаком, что стоило ему закрыть глаза — и он воображал себя десятилетним мальчиком, играющим за рулонами, пока отец торгуется с покупателем. Но с открытыми глазами ничего подобного Абдулла не видел. Сестра первой жены его отца питала прискорбную слабость к ярко-лиловому. Стены, решетчатые перегородки, кресла для покупателей, прилавок и даже конторка — все было выкрашено в любимый цвет Фатимы. Сама же Фатима вышла навстречу Абдулле в платье того же оттенка.

— Ах, Абдулла! Как ты вовремя и какой ты нарядный! — воскликнула она, своим тоном давая понять, что ожидала его за полночь и в лохмотьях.

— Вид у него почти как у жениха, — подхватил Ассиф, приближаясь к Абдулле с улыбкой на желчном лице.

Улыбка на лице Ассифа появлялась так редко, что Абдулла даже подумал, будто он потянул шею и кривится от боли. Тут Хаким хихикнул, и до Абдуллы вдруг дошло, что, в сущности, только что сказал Ассиф. К собственной досаде, Абдулла залился буйной краской. Пришлось ему учтиво поклониться, чтобы спрятать лицо.

— Ну зачем же заставлять мальчика краснеть! — воскликнула Фатима. Отчего, естественно, Абдулла покраснел еще больше. — Абдулла, а что это за слухи, будто бы ты теперь занимаешься картинами?

— И распродаешь свои лучшие товары, чтобы освободить место для этих картин, — добавил Хаким.

Абдулла перестал краснеть. Он понял, что его вызвали сюда, чтобы в очередной раз распечь. Он окончательно в этом уверился, когда Ассиф укоризненно произнес:

— Мы несколько обижены, о сын племянницы моего отца, ведь ты, судя по всему, даже не подумал, что и мы тоже могли бы сделать тебе одолжение и взять у тебя несколько ковров…

— Дорогие родственники, — сказал Абдулла, — конечно же, продать ковры вам я не мог. Ведь моей целью было получить прибыль, и едва ли я позволил бы себе обжулить тех, кого любил мой отец.

Он так разозлился, что повернулся и собрался было уйти, — и тут оказалось, что Хаким исподтишка закрыл двери и задвинул засовы.

— Зачем позволять всем и каждому заглядывать сюда? — заметил Хаким. — Дело у нас семейное…

— Бедный мальчик! — воскликнула Фатима. — Никогда еще он так не нуждался в родственной поддержке, чтобы привести свои мысли в порядок!

— Разумеется, — кивнул Ассиф. — Абдулла, по Базару пошли слухи, будто ты сошел с ума. Нам это не нравится.

— Он и вправду ведет себя странно, — согласился Хаким. — Мы не желаем, чтобы подобные разговоры имели отношение к такому уважаемому семейству, как наше.

Это было еще хуже, чем обычно. Абдулла ответил:

— У меня с головой ничего не случилось. Я знаю, что делаю. И я намерен больше не давать вам ни единого повода меня критиковать — вероятно, уже к завтрашнему дню. Между тем Хаким велел мне прийти сюда, потому что вы обнаружили пророчество, полученное при моем рождении. Это правда или просто предлог?

Он никогда не вел себя настолько грубо с родней первой жены отца, но так рассердился, что решил — они этого достойны.

Как ни странно, все три родича первой жены его отца не то что не стали злиться на него в ответ, но, наоборот, взволнованно забегали по комнате.

— Ну, где же эта шкатулка? — верещала Фатима.

— Ищите, ищите! — твердил Ассиф. — Ведь там записаны слова, произнесенные

Вы читаете Воздушный замок
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату