Диана Уинн Джонс
Дорога ветров
Моей матери
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Вольные холандцы
1
И как могло случиться, что Митт принес на Морской фестиваль бомбу? Потом он и сам не мог это объяснить толком. О чем он только думал?
Тем более что тогда был его день рождения. Ведь Митт родился как раз в день Морского фестиваля, и его назвали Алхаммиттом не только в честь отца, но и в честь Старины Аммета, главного персонажа любимого празднества холандцев.
Наверное, первым, что Митт услышал, с воплем появившись на свет, был смех его родителей, которых страшно развеселило такое совпадение.
— Ну, он не торопился, — сказал отец Митта, — и день выбрал подходящий. И кто он получается? Соломенный человек, рожденный, чтобы его утопили?
Мильда, мать Митта, весело расхохоталась. Морской фестиваль вообще очень забавное празднество. Каждую осень в этот день Хадд, граф Холанда, наряжается в нелепый костюм, берет чучело в рост человека, сплетенное из пшеничных снопов, и во главе процессии шествует в гавань. Чучело зовут Стариной Амметом или Беднягой Амметом. По пятам за Хаддом идет один из его сыновей — он несет Либби Бражку, жену Бедняги Аммета, сделанную из одних только плодов. А за графом и его сыном валит пестрая, развеселая, шумная толпа. Когда шествие добирается до гавани, на берегу произносится несколько ритуальных фраз, а потом чучела бросают в море.
Никто не знал, почему так повелось. Для большинства холандцев эта церемония была лишь предлогом, чтобы после всю ночь веселиться, чревоугодничать и пьянствовать. С другой стороны, если бы Морской фестиваль по каким-то причинам не состоялся, все сочли бы это дурной приметой.
Поэтому Мильда, хоть и смеялась так сильно, что даже ямочки у нее на щеках спрятались в морщинки, наклонилась над новорожденным и сказала:
— А я думаю, что это к счастью — родиться в такой день. Наш сын вырастет настоящей вольной птахой, как ты, вот увидишь! И поэтому я называю его в твою честь.
— Значит, быть ему песчинкой на пляже, — отозвался отец Митта. — Как мне. Выйди в город и крикни на улице: «Алхаммитт!», так откликнется половина Холанда.
И оба рассмеялись при мысли о том, какое распространенное имя дают младенцу.
В детстве Митт часто слышал родительский смех. Это было счастливое время. Им удалось взять в аренду ферму на графской земле, носившей название Новый Флейт, всего в десяти милях от Холанда. Эту землю отвоевал у приморских топей дед графа Хадда, и на ней росли сочная изумрудная трава, крупные овощи, а на узких полосках земли меж дренажных канав колосились зерновые.
Земля на ферме «Дальняя плотина» была такая плодородная, а холандский рынок так близко, что семья Митта жила безбедно. Хотя графа Хадда называли самым жестоким человеком Дейлмарка и других фермеров Флейта частенько выселяли за неуплату ренты, у родителей Митта денег на жизнь как раз хватало. Они смеялись. Митт рос, беззаботно бегая по дорожкам между посадками и канавами. Никому и в голову не приходило, что малыш может утонуть. Когда ему было два года, он как-то раз упал в канаву и научился плавать. Родители были заняты, помочь было некому, пришлось справляться самому. Митт добрался до берега и выкарабкался наверх, а пока бежал дальше, свежий ветер высушил его одежду.
Шум этого ветра был такой же неотъемлемой частью его воспоминаний, как родительский смех. Если не считать холма, на котором стоял город Холанд, Флейт весь плоский, как стол. Ветер с моря продувает его насквозь.
Иногда он налетает ураганом, прижимая траву к земле, рассекая отраженное в канавах небо на серые галочки и сгибая деревья, так что их листья показывали серебристую изнанку. Но обычно он просто дует, непрерывно и упорно, так что вода в канавах все время морщится, а листья тополей и ольхи тихо звенят. Если пшеница уже поспела, то она сухо шуршит на ветру, словно солома в тюфяке.
Непрестанный ветер вздыхает в траве, гудит в печной трубе и без остановки вращает полотняные крылья больших ветряных мельниц, которые поскрипывают и потрескивают, выкачивая воду из канав и перемалывая зерно. Митта эти мельницы ужасно смешили: их руки так забавно пытались схватиться за небо!
А однажды, вскоре после того, как Митт научился плавать, ветер внезапно прекратился. Такое порой случается в самом начале лета, но Митт тогда впервые в жизни увидел безветренный Флейт.
Крылья ветряных мельниц скрипнули и остановились. Ветви деревьев замерли. В канавах отразились синее небо и перевернутые деревья. Вокруг стало тихо и неожиданно тепло. И откуда-то потянуло необычным запахом. Митт не мог понять, что происходит. Стоя на берегу канавы у самого дома, он настороженно прислушивался к тишине и принюхивался к запаху. Пахло коровьим навозом, торфом и мятой травой, а еще — дымом из трубы. А если постараться, можно было разобрать запах растущей зелени: борщевика, лютиков, чуть-чуть ромашки... И самый сильный — сладкий запах набухающих почек ивы. А за всем этим то появлялся, то исчезал едва заметный, будоражащий душу привкус далекого моря.
Митт был слишком мал, чтобы понять, что это просто стих ветер и в воздухе разлились непривычные запахи. Он представил себе это как место. Ему показалось, что он на миг увидел какой-то невыразимо прекрасный край, теплый и безмятежный, — и он захотел туда попасть. Да, это была такая страна. Она была недалеко, рукой подать, и принадлежала одному только Митту. Он немедленно отправился ее искать, пока не забыл дороги.
Он рысцой добежал до канавы, перешел ее по мостику и потрусил дальше, на север. Знакомые ему места, конечно, не могли быть его страной, он нетерпеливо миновал их и побежал дальше. Так он бежал, пока у него не заболели ноги. Но и тогда он все еще находился в Новом Флейте, плодородном и зеленом, с его канавами, тополями и ветряными мельницами. Митт знал, что его страна не похожа на Флейт, так что ему пришлось брести дальше. И еще через милю-другую он попал в Старый Флейт. Здесь все действительно было другое. Деревьев вокруг не было, одна лишь ширь до самого горизонта. Земля поросла розоватыми болотными растениями. Кое-где виднелись длинные полосы камыша и зеленой ряски — там раньше были канавы и фермы, но теперь все заросло и одичало. Митт не заметил никакой живности, кроме комарья и болотных птиц с жалобными голосами. Дороги, которые пересекали розовые пустоши по насыпям, напоминали вздувшиеся вены на старческой руке. А больше не было ничего, и только на самом горизонте виднелись холмы, которые Митт принял за гряду облаков: там Холанд соединялся с Уэйволдом.
Митт упал духом — чуть-чуть, самую малость. Перед ним была совсем не та страна, которая ему привиделась. Картинка в его голове немного поблекла, и он уже не был твердо уверен, что идет правильной дорогой. Тем не менее он отважно двинулся в сторону безрадостного ландшафта. Ему казалось, что он зашел слишком далеко, чтобы возвращаться. Спустя какое-то время Митт заметил в болоте движение. Он запомнил место и побрел туда. Это было крайне опасно. В Старом Флейте водились змеи. А если бы Митт попал в один из затянутых ряской бочагов, его могло затянуть в трясину. К счастью, он об этом не знал. А еще ему повезло в том, что замеченные им движущиеся фигуры оказались отрядом графских солдат, которые прочесывали Флейт в поисках беглого мятежника.
Митт еще издали понял, что это солдаты. Он встал на поросшую упругой травой кочку посреди чмокающей и чавкающей трясины и стал думать, стоит ли к ним подходить. Когда жители Нового Флейта говорили о солдатах, то получалось, будто солдаты — это те, кого следует опасаться.
Рядом Митт увидел насыпь. Он подумал, не взобраться ли на нее, чтобы убраться с дороги солдат. Но пока он размышлял, с другой стороны на насыпь с трудом взобралась покрытая грязью лошадь. Ее наездник, молодой офицер, натянул поводья и изумленно уставился на очень маленького мальчика, в одиночестве стоящего на кочке посреди болот.
— Что ты тут делаешь, а? — окликнул всадник Митта.
Митт обрадовался тому, что у него появилась компания.
— Ищу дом, — охотно ответил он офицеру. — И я пришел издалека, вот!
— Ясно, — отозвался офицер. — И где твой дом?
