Диана Уинн Джонс
Ведьмина неделя
Глава первая
В записке говорилось:
Записка, нацарапанная печатными буквами обычной синей шариковой ручкой, обнаружилась в стопке тетрадей, которые проверял мистер Крестли, её мог написать кто угодно. Мистер Крестли взглянул поверх опущенных голов второго “игрек”. Было совершенно непонятно, что теперь делать.
Мистер Крестли решил не докладывать директрисе: возможно, это просто глупая шутка, а чувство юмора у мисс Кэдвалладер такое мизерное, что о нем и говорить нечего. А вот кому стоит сообщить — так это мистеру Уэнтворту, завучу. Но главная беда в том, что во втором “игрек” учится сын мистера Уэнтворта: вон тот худенький мальчик на задней парте, с виду моложе сверстников, и есть Брайан Уэнтворт. Нет уж. Мистер Крестли подумал, что лучше просто попросить того, кто написал записку, явиться с повинной. Тогда можно будет, объяснив несмышлёнышу, что нельзя бросаться такими серьезными обвинениями, отпустить проказника на все четыре стороны мучиться угрызениями совести.
Мистер Крестли откашлялся, собираясь заговорить. Второй “игрек” с надеждой поднял головы, но мистер Крестли уже передумал. Был “час дневника”, а “час дневника” — время настолько важное, что отвлекать детей разрешается только в самом чрезвычайном случае. С этим в Ларвуд-Хаус было очень строго.
В государственной школе-интернате Ларвуд-Хаус вообще-то очень строго было почти со всем, потому что там учились сироты из семей колдунов, ведьм и вообще трудные дети. Дневники придумали для того, чтобы помочь детям справиться со своими трудностями. Предполагалось, что дневник — дело сугубо личное. Ежедневно полчаса отводилось на то, чтобы все до единого ученики поверяли дневнику самые сокровенные мысли и чувства, жизнь на это время замирала. Мистер Крестли был просто в восторге от такой педагогической находки.
Но на самом деле мистер Крестли передумал говорить вовсе не из уважения к дневникам: его посетила кошмарная мысль, что в записке вполне могла быть чистая правда. Во втором “игрек” запросто мог оказаться колдун. Кто именно во втором “игрек” сирота из семьи колдунов, знает только мисс Кэдвалладер, но мистер Крестли подозревал, что их там немало. Другие классы преисполняли мистера Крестли гордостью за ремесло педагога, работать с ними было сущим наслаждением! Второй “игрек”, никого ничем не преисполнял. Гордиться в нем можно было только двумя учениками: Терезой Муллетт и Саймоном Силверсоном — это были действительно образцовые ученики. Девочки отчаянно старались поспеть за Терезой, а где-то в хвосте плелись пустышки и болтушки наподобие Эстель Грин, или, наоборот, эта вечно кислая Нэн Пилигрим — вот уж действительно странная барышня... Мальчики разбились на компании. Некоторые пытались следовать примеру Саймона Силверсона, многие держались возле хулигана Дэна Смита, а кто-то дружил с этим высоким индийцем — Нирупамом Сингхом. Были и одиночки: Брайан Уэнтворт, например, или еще Чарлз Морган, на редкость неприятный мальчишка.
Тут мистер Крестли посмотрел на Чарлза Моргана, а Чарлз Морган ответил ему своим знаменитым взглядом — пустым и гнусным. Чарлз носил очки с сильными линзами, отчего гнусный взгляд становился еще гнуснее, и сейчас он вонзился в мистера Крестли, словно двойной лазер. Мистер Крестли поспешно отвел глаза и вернулся к тревожным думам о записке. Второй “игрек” оставил надежды на то, что случится что- нибудь интересненькое, и со вздохом вернулся к дневникам.
Саймон Силверсон писал:
Через две парты от Нирупама Дэн Смит основательно пожевал колпачок ручки — и наконец нацарапал:
На задней парте Брайан Уэнтворт, вздыхая, выводил:
Между тем, каракули Нэн Пилигрим гласили:
Нэн уставилась на написанное, ошеломленная собственной отвагой. Такое с ней иногда случалось. Ладно, подумала она, дневников в школе сотни и в них сотни записей. Шансов, что мисс Кэдвалладер прочтет именно эту, очень мало, особенно если постараться и дальше написать что-нибудь поскучнее.
Но по-настоящему скучно вел дневник только Чарлз Морган. Вот что он записал: