таких испытаний. А она, к несчастью, на собственной шкуре испытала, что значит быть решительным и беспощадным.
На кухне творилось вавилонское столпотворение и стоял оглушительный гомон. Поискав глазами дородного повара из саксонцев, она направилась в его сторону. Но тут ее внимание привлекло какое-то суетливое движение справа. У больших пивных бочек собралась стайка мальчиков-пажей, но вместо того, чтобы разливать вино в кувшины, они стояли и как завороженные наблюдали за одним из оруженосцев. Он держал в руке кухонный нож и лихо им размахивал.
— Такое надо видеть самим, — увлеченно рассказывал парень. — Он наступал стремительно, как молния. Делал выпады туда-сюда. Куда там жирному Мортимеру за ним угнаться. Конечно, Мортимер бился как лев, но он не годился ему и в подметки. Де Кресси был явно сильней, потом он его завалил и всадил меч прямо в горло. Кровь ударила фонтаном и залила все вокруг. Клянусь Богом, ублюдок имел не меньше крови, чем зарезанный боров. — Парень сделал паузу и окинул своих слушателей возбужденным взглядом. Его глаза ярко горели. — Никогда прежде мне не доводилось видеть, чтоб рыцарь сражался с такой яростью и с таким искусством.
— Говорят, что он стал героем на Святой земле, что даже сам король им восхищался, — вступил в разговор один из пажей.
— А я слышал, что в Акре он собственноручно убил сотню солдат, — с воодушевлением воскликнул другой паж. — И Ричард пожаловал его в рыцари.
— Сотню солдат? — недоверчиво фыркнул оруженосец. — Просто невозможно.
— Отчего же? — упорствовал первый паж. — Пленных сарацин выстроили в шеренгу, связанных по рукам и ногам. Король приказал их всех убить, чтобы показать Саладину, как норманны расправляются с солдатами, которые не в состоянии выполнить свои клятвы. Рыцари шли вдоль шеренги сарацин и резали им глотки. Кровь текла рекой. Говорят, рыцари стояли по щиколотку в крови.
Николь не составило труда представить картину, нарисованную пажом. У нее тотчас все поплыло перед глазами, и она качнулась. Слуга, оказавшийся рядом, подхватил госпожу под руку.
— Миледи, как вы себя чувствуете? Позвольте проводить вас до скамьи.
С его помощью Николь неверной походкой добрела до скамейки и присела. Она прикрыла глаза и судорожно вздохнула. Не стоило брать слова слуг на веру. Они часто преувеличивали.
Хотя она выросла в мире, где жизнь рыцаря заключалась в том, чтобы убивать и быть безжалостным к врагам, все же только что услышанное о холодной жестокости вселило в ее душу беспокойство. Что за человек ее новоиспеченный муж? В самом ли деле Фокс де Кресси столь свиреп?
— Миледи? — Николь открыла глаза и увидела повара, протягивавшего ей деревянный ковш с водой. — Выпейте, — предложил он. — И не волнуйтесь по поводу угощения. Все в порядке. Мы ни в чем не нуждаемся. Идите в зал и сядьте рядом с вашим супругом. Я вам обещаю, что приготовленное нами пиршество придется ему по нраву.
Николь сделала несколько глотков холодной воды и поблагодарила Агельвулфа. Потом она медленно встала. Пажи уже исполняли свои прямые обязанности и расторопно наполняли кувшины вином, а корзины — зачерствелым хлебом, предназначенным для использования в качестве разделочных досок.
Оглядев себя, она поправила вуаль и юбку, после чего вышла из кухни и направилась в сторону зала.
В зале от большого скопления народа стояла духота и жара. В воздухе висел густой запах пота и давно не мытых человеческих тел. Фокс обвел взглядом ослепительную белизну стен, увешанных яркими ткаными коврами с изображением охотничьих сцен и религиозными виньетками, гладко оструганные дощатые помосты и высокий стол, покрытый белоснежными скатертями и уставленный блюдами, кубками, чашами и канделябрами. При виде такой роскоши от его неловкости и тревоги не осталось и следа.
К нему подошел Рейнар.
— Святая матерь, я не видел подобного великолепия со дня пира, устроенного в Лондоне по случаю коронации короля Ричарда. Когда мы служили при дворе Мортимера сквайрами, он никогда не позволял себе таких затрат. Должно быть, леди Николь расстаралась.
Фокс кивнул.
— Грех жаловаться. Крепость содержится в идеальном порядке.
— Ясно. Но ведь ты женился на госпоже Николь не из-за ее умения вести хозяйственные дела, не так ли? — Рейнар игриво ткнул его рукой под ребра. — Как ты можешь до сих пор терпеть? Знать, что, прежде чем ты сможешь уложить ее в постель, тебе предстоит высидеть многочасовой официальный обед?
— А тебе не кажется, что будет разумно сначала хоть немного побеседовать с ней? — осведомился Фокс. — Я не виделся с ней больше трех лет, но даже и тогда мы с ней особенно не разговаривали. Возможно, я и имею права обладать ею, но, прежде чем я овладею ею, мне бы хотелось перекинуться с ней хотя бы парой шуток.
— На твоем месте я бы не выдержал. Мне не хватает терпения, — заметил Рейнар. — Я бы еще мог тебя понять, если бы знал, что время от времени ты развлекаешься с продажными девками или женщинами из прислуги. Но ты три года обходился без…
— Есть и другие способы получить разрядку, — перебил его Фокс. — Насколько мне известно, многие мужчины при определенных обстоятельствах прибегают к одному испытанному средству.
Рейнар покачал головой.
— Я такого не разумею. Когда есть доступная женщина, которая готова отдаться.
— Мне не нужна любая женщина. Я хотел и хочу одну Николь. И если бы я не мог заполучить ее в реальности, а только в фантазиях, то жалкий заменитель вроде другой женщины, наверное, меня бы устроил.
— Да, но у тебя была одна танцовщица… — ухмыльнулся Рейнар.
— Да, была, — согласился Фокс. Он так и не переспал с ней, но ничего не сказал другу.
— Но теперь, похоже, твоему долгому ожиданию настал конец. Смотри, вот и она идет.
Они оба наблюдали, как Николь входит в зал. Она казалась бледнее, чем раньше, но выглядела по- прежнему красивой. Она, как всегда, безукоризненно прямо держала спину, и от ее благородной осанки веяло таким величием и королевским достоинством, что у Фокса захватило дух. Ему не верилось, что грядущей ночью он получит возможность прикоснуться к такому совершенству. Что будет держать ее в своих руках, гладить ее шелковую кожу и целовать алые лепестки ее губ.
Решение родилось само собой. Он придумал. Он будет соблазнять ее неторопливо и элегантно, что, по его мнению, в наибольшей степени соответствовало утонченной красоте самой женщины. Он непременно позаботится, чтобы у них стояли вино и свечи в изобилии. Слава Богу, он принял ванну и теперь не вонял конюшней. Радовало его и то, что он переоделся. Дорогая туника для придворных приемов делала его самого больше похожим на лорда, чем на простого, грубого солдата.
Он с шумом выдохнул, представляя минуту, когда они наконец очутятся в уединении ее опочивальни и ее ослепительная красота будет безраздельно принадлежать ему одному. Он двинулся ей навстречу, чтобы взять за руку и возвести на помост.
Фокс помог Николь сесть за главный стол, а сам занял хозяйское место, кресло с высокой резной спинкой с изображением силуэта сокола, эмблемы Вэлмара. Как удачно, подумала Николь, что такой человек добился права носить на своем щите этот символ, воплощение отваги и неистовости. Он и вправду напоминал ей изображенного на кресле хищника, хитрого и непредсказуемого.
Она украдкой разглядывала его из-под полуопущенных ресниц, не преминув отметить чистые, сияющие полировкой эбенового дерева волосы, твердую линию только что выбритого подбородка, темные ониксы глаз с тяжелыми, как у сокола, веками, дремлющую мощь его тела, облаченного по случаю праздника в тунику из темно-синего бархата, перетянутую в талии золотым поясом. Он был красив красотой дикого зверя, когда грация и изящество сочетаются со смертоносной силой.
Она пыталась как-то успокоиться. Она не смела выказывать своего страха. В случае с Мортимером такое поведение грозило едва ли не фатальным исходом. Мортимер упивался слабостью и трепетом других людей. Стараясь скрыть дрожание рук, Николь взяла бокал вина и пригубила.
В ней боролись смешанные чувства — испуг и желание. Ее тело хранило память о сидящем рядом мужчине — ее любовнике. Она помнила прикосновение его рта, его шершавых пальцев, каменную твердость его плоти, заполнившего ее нутро. При таких мыслях ее женское начало отозвалось сладостным
