же это выгодное, мудрое решение…
Так думал Холин, когда раздался звонок в прихожей. Пришел Жора… Милый, чудный, добрый Жора… Неудачник Жора… Такой же, как и он сам… Огарок войны… Война лишь задела их краешком своего дымного пламени, лишь чуть-чуть, самую малость… Но и самой малости этого пламени достаточно, чтобы человек так и не стал нормальным человеком… Человек, опаленный этим пламенем, развивается однобоко, в одну лишь сторону, живую, неопаленную, а другая сторона так и остается обгорелой, черной дырой; вот почему человек, опаленный войной, тоньше в поперечнике и чаще ломается, чем тот, который развивается гармонично… Человек, опаленный войной, как бы носит в себе черную дыру, и эта дыра никогда не зарастает и лишь ждет своего часа…
Человек, опаленный войной, знает об этой дыре и старается жить быстрее, чтобы больше захватить радости…
Человек, опаленный войной, щедрее отдает свои соки другим, потому что он видел, как эти соки вскипают и испаряются от огня, и он научился ценить эти соки, а научившись этому, он сделался добрее к людям; чтобы и тот и другой, не опаленный войной, увидев щедрость чужой жизни, удивился, позавидовал и начал больше ценить свою жизнь, не растрачивать ее по пустякам…
ТАКОЕ ИХ ПОКОЛЕНИЕ. ПОКОЛЕНИЕ ЛЮДЕЙ, ОПАЛЕННЫХ ВОЙНОЙ В САМОМ РАННЕМ ДЕТСТВЕ, КОГДА СТЕБЕЛЬ ТАК ХРУПОК, А ЛИСТВА ТАК НЕЖНА. ПОКОЛЕНИЕ ЛЮДЕЙ С ЧЕРНОЙ ДЫРОЙ ВНУТРИ, КОТОРАЯ ТАК И НЕ СМОГЛА ЗАРАСТИ И КОТОРАЯ УЖЕ НАЧИНАЕТ ДАВАТЬ СЕБЯ ЗНАТЬ…
Так думал Холин, когда дверь заскрипела, приоткрылась, и в комнату просунулась лысая голова с сигаретой во рту, с настойчивым, волевым лицом. Натуральный доцент…
– К вам пришли, – сказал доцент почему-то радостно.
– Заходи, Жора! – крикнул Холин.
Лысая голова исчезла, и в комнату вошел человек в шляпе с гнутыми полями и в зеленой куртке со множеством «молний». В болотных сапогах.
– Привет, Холин.
Это был Лукашов.
– Привет… – сказал Николай Егорович. – Откуда ты взялся?
Натуральный доцент вошел в комнату, осторожно прикрыл двери и встал позади Лукашова.
– Специально к тебе приехал.
– Зачем?
Лукашов присел на край кровати. Шляпу он не снял.
– Прослышал вот, что ты приболел, не можешь пошевелиться, и приехал, – Лукашов обнажил в усмешке крупные, желтые, прокуренные зубы. – Заботы о ближнем, так сказать. Как ты ко мне относишься, Холин?
– Плохо.
– Ясно. Собираешься сражаться со мной, когда вернешься?
– Да. Но квартиру я тебе отдам. Это была с моей стороны ошибка. Я поддался чувству мести. Никогда не надо поддаваться чувству мести.
– Чихал я на твою квартиру. Квартиру я получу, когда стану директором.
– Директором ты никогда не станешь.
– Ты помешаешь?
– Да.
– И жену отобьешь?
– Жена мне твоя не нужна.
Холин промолчал.
– Знаю… нашел… Чужую невесту, – Лукашов кивнул в сторону Натурального доцента. – И не стыдно?
– А тебе не стыдно?
– Мне – нет. Я бессовестный. И в этом моя сила, Холин. Знаешь, почему ты проиграл, Холин? Потому что ты все близко принимаешь к сердцу. Вот ты потому и проиграл. А я выиграл, ибо мне на все наплевать. Я равнодушный, Холин. Равнодушные долго живут и чаще выигрывают. А принимаешь ты, Холин, все близко к сердцу, потому что ты ЧЕЛОВЕК С ЧЕРНОЙ ДЫРОЙ. Ты обгорел до самого сердца, Холин, ничто твое сердце не защищает. Оно бьется на ветру, поливается дождем, засыпается снегом и обжигается солнцем. Вот ты и сгорел, Холин.
– Я еще не сгорел…
– Сгорел… сгорел… – Лукашов кивнул Натуральному доценту.
ТОТ МОЛЧА ВЫНУЛ ИЗ КАРМАНА РОГАТКУ.
– Ага! Я понял! Мне все снится! – радостно закричал Холин. – Это я во сне!
– А ты докажи, – спокойно сказал Лукашов и вытащил из-за пояса длинный широкий нож, почти тесак.
– Одну минутку… Одну минуточку… Дайте подумать… Ага… вот… Натуральный доцент лохматый… Я видел на стекле… И раньше видел… в больнице… Он не может быть лысым… Значит, мне все снится…
– Почему же это не может? – усмехнулся Натуральный доцент. – Я облучился на производстве и ношу
