– Тихо! – прошептал Макс и вскинул палец вверх.
– Это птица, – ответил я, полез в карман, вытащил жесткий диск от ноутбука, сдул с него какие-то крошки.
– Что это? – спросил Макс.
– Все, что осталось от майора.
– Ты меня не убивай, ладно? – попросил Макс, опуская глаза. – Каюсь, кругом перед тобой виноват. Знаешь, как я переживал, когда в Севастополе объявился твой двойник! Вот, думаю, подложил я большую свинью Кирюхе! Я и письма с угрозами продюсеру подкидывал, и по телефону его пугал – ноль эмоций! А потом, сам знаешь, стрельба в «Балаклаве». Продюсер утонул. Ирина… Вот тогда я за тебя по-настоящему испугался и решил сам найти этих подонков.
– Ты на кухне у Кондрашова свою анонимку похитил?
– Я, конечно! Если бы она попала в руки милиции, мне бы не отвертеться.
– А наконечник тяги на вишневой «шестерке» кто подпилил?
– Разумеется, тоже я.
– Как же ты этого майора вычислил?
– Я следил за квартирой артиста и случайно обнаружил, что его пасет еще один тип. Запомнил номер машины, сел ему на хвост…
– У тебя хорошие сыщицкие способности, – сказал я, схватил Макса за ухо и выкрутил.
Макс терпел, не вырывался.
– Прости, Кирилл…
Я ударил его кулаком в грудь. Макс зажмурил глаза. Желваки проступили на его обостренных скулах.
– Прости… Прости, Кирилл…
Я встал на ноги и побрел куда-то, ломая кусты, раздавливая тучные, спелые ягоды, которые во все стороны брызгали кровавым соком. Слезы заливали мне глаза. Все вокруг двоилось, плыло. Ветви безжалостно хлестали меня по щекам. Лес пропускал меня через себя, как я пропускал невыносимую боль утраты сквозь свою душу… Прости его, Ирина! Прости меня! Каюсь со слезами, с кровью, с разорванной душой в том, что не уберег тебя, мой весенний цветочек, мой солнечный лучик, судьба моя, жена моя, жизнь моя… И вымаливать мне у тебя прощение до тех пор, пока шевелятся мои губы, пока глаза способны на слезы, пока сердце болит и страдает из-за той тонкой материи, которая сплела нас с тобой…
Я остановился и обернулся. Макс волочился за мной, как побитая собака.
– Я все голову ломаю, не могу разгадать, – сказал я. – Помнишь, Ирина камешками какое-то магическое слово выкладывала на моей спине? Она говорила, что оно меня никак не характеризует…
– «Люблю», – тотчас ответил Макс.
– Что? «Люблю»? – произнес я, опускаясь на землю. Силы вдруг покинули меня. – Ну да… Все, оказывается, просто… Никакой магии…
Такие мы с ней были. Я всегда все усложнял, путался в хаосе мыслей и настроений, колебался, гадал, взвешивал, сомневался. А у Ирины все было просто, и до последнего мгновения жизни все ее чувства ко мне выражались одним коротким и емким словом.
