Вотрен вскоре вернулся и потом, заговорщически улыбаясь, отвел мадам в какую-то комнату в дальнем конце коридора, где располагались канцелярия и кабинеты для допросов.
— Боюсь, что не могу оставить вас здесь надолго, — кивнул сердобольный месье Вотрен, — но я всегда рад помочь милой даме. Анна взглядом поблагодарила его и вошла и комнату — Владимир был там. На его лице Анна увидела свежие следы борьбы или побоев, но он держался мужественно и немного отчужденно.
— Зачем вы велели привести меня сюда, мадам? — громко спросил он по-французски, и Анна покачнулась: неужели опять?! Опять с ним случилось это?
— Володя, — по-русски прошептала она, с трудом сдерживая слезы, — что значит этот холодный тон? Я весь день искала тебя по всему городу, нам надо торопиться, нас ждут, мы должны уехать домой.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — пожал плечами Владимир, и Анна, не выдержав его суровости, бросилась к нему на грудь.
— Любимый! Что с тобою? Очнись! Это я, я…
— Аня, — едва слышно сказал Корф, тоже переходя на русский и усилием воли удерживаясь от того, чтобы не обнять Анну. — Пожалуйста, не надо ничего предпринимать. Я не могу просить твоей помощи. Мне не удалось исполнить задуманное — Ольга бежала, я арестован. И здесь, в тюрьме, почти все соратники «пани Ванды», кого я знал. Судя по всему, полиция внедрила в их среду своего агента, и он выдал всех. Полиция знает о покушении на де Морни и об участии в нем Ольги. Прости, но я не имею права открыть свое настоящее имя — это может обернуться большим международным скандалом. Я должен остаться тем, кем эти люди знают меня, — «паном Янеком». Объяснения только запутают все дело. К тому же сейчас, без свидетельства Ольги, я — никто, я — опасный авантюрист и революционер. И пусть все так и будет.
— Володя! — растерялась Анна, тоже переходя на шепот. — Что ты такое говоришь? Как я могу позволить тебе, когда уже все самое страшное позади, погибнуть в тюрьме на чужбине и под чужим именем? Я пойду к Николаю Дмитриевичу, и вместе мы что-нибудь придумаем. Или нет — ты должен убедить полицию, что ты в этом деле не замешан, что тебя арестовали случайно. Что ты — российский подданный, офицер…
— Уверен, услышав все это, полицейские лишь обрадуются, — едва заметная улыбка промелькнула на лице Корфа. — Но если ты действительно желаешь мне помочь — уезжай из Парижа, немедленно! Пока о твоем визите не стало известно, и полиция, кроме польского, не раскрыла еще и русский заговор, а «мои товарищи» по борьбе не усмотрели во мне предателя.
— Но… — вздрогнула Анна.
— Возвращайся в Петербург, — Владимир говорил, казалось, совершенно беззвучно, — береги себя и детей. Бог даст — свидимся!..
Сказав это, он вдруг оттолкнул ее и крикнул опять по-французски в сторону двери:
— Эй, кто там! Уведите меня, я не понимаю, чего хочет эта женщина!..
Решение Владимира поставило Анну на грань отчаяния, но пока фиакр вез ее обратно, она поклялась, что не даст обстоятельствам бессердечно вмешаться в ее жизнь. Анна вернулась к дому де Морни и попросила принять ее.
— Знаете, мадам, — граф как-то странно посмотрел на свою гостью, — я уже начинаю вас бояться. Едва вы возникаете передо мной, что-нибудь непременно случается. То ваш супруг решит вызвать меня на дуэль, то я услышу от вас обвинения в его убийстве, то вдруг выясняется, что на меня готовится покушение, а не далее, как сегодня днем, меня едва не отравили! А потом я узнаю, что вы были здесь в мое отсутствие! Так чего же мне ждать сейчас?
— Вас пытались отравить? — удивилась Анна.
— Да, — кивнул де Морни. — Неловкий слуга пролил шампанское, и его не сразу успели убрать. Увы, мой песик оказался проворнее слуг, и вот — он лежит в земле, а я уж и не знаю, что думать.
— А вы не подумали отблагодарить того слугу, что пролил ваше шампанское? — с вызовом спросила Анна.
— Лучшее, что я мог сделать для него, — не требовать компенсации за испорченный ковер и напрасные надежды на приятное времяпрепровождение в обществе очаровательной дамы, — самодовольно ответил ей де Морни.
— Лучшее, что вы могли бы для него сделать сейчас, — спасти ему жизнь, — резко парировала Анна.
— О чем вы, не понимаю? — граф с удивлением посмотрел на нее.
— Человек, который не дал вам выпить отравленное шампанское, уберег вас от неминуемой гибели! Так отплатите ему добром за добро!
— Вы хотите сказать, что слуга сделал это намеренно? — догадался де Морни. — Но почему? Откуда он мог знать?
— Я не уполномочена объяснить вам это. Но уверяю вас — так оно и было. И теперь этот человек, пытаясь наказать ту, что покушалась на вас, сам стал жертвой полицейской ошибки. Он арестован и находится в тюрьме, помогите же ему!
— Откуда в вас такая склонность к благотворительности? — пожал плечами де Морни. — Или это все — широкая русская душа?
— Человек, о котором я говорю… — Анна сделал паузу, решая, стоит ли произносить это имя, и не слишком ли она рискует, но потом все же выдохнула: — Это мой муж, барон Корф.
— Вот оно что, — прошептал де Морни. Так, значит, русские не просто содействовали ему, выполняя свое обещание, но и приставили к нему своего человека для защиты?
— В какой тюрьме он находится, надеюсь, вы знаете?
— В Сен-Жак. Но он вынужден скрывать свое настоящее имя, и числится там, как некий Ян Корчак, поляк.
— Хорошо, — кивнул граф. — Езжайте сейчас домой и оставайтесь там, пока не получите от меня письмо, исходя из которого, вы будете знать, что и как вам делать дальше. Многого я обещать не могу, но знаю, что независимо от тяжести преступления, после декрета двадцать седьмого июня новая власть больше не приговаривает заключенных к казни. Всех арестованных по политическим мотивам высылают без суда в наши океанские колонии…
— Ах!.. — вскрикнула Анна.
— Советую вам сохранять благоразумие и быть готовой действовать, едва я дам вам понять, что это время пришло. — Де Морни взглянул на нее понимающе и вместе с тем жестко. Что поделаешь — быть в центре политических баталий все равно, что сражаться на войне. — И прошу вас больше не приходить ко мне. Это уже становится опасным и для меня, и для вас. Прощайте, баронесса…
Анна вышла из дома де Морни, с трудом держась на ногах. Она была готова разрыдаться еще в присутствии графа, но его холодность удержала ее в рамках благоразумия. Ей больше ничего не оставалось — только вернуться домой и ждать.
Ждать и надеяться…
Однако ждать слишком долго не пришлось — уже назавтра к вечеру неизвестный передал ей конверт от де Морни. В письме тот сообщал, что по решению трибунала некий Ян Корчак приговорен к бессрочным каторжным работам в одной из заморских колоний и будет доставлен вместе с другими заключенными этапом в Марсель, откуда на кораблях осужденных морем отправят к месту отбывания наказания.
— Я сделаю все, что будет в моих силах! — воскликнула Анна и, захватив небольшую дорожную сумку из гобелена, покинула дом — на этот раз навсегда.
Она купила билет на ближайший дилижанс до Марселя и всю дорогу спрашивала, который час, у своих попутчиков. Анна была взволнована и тревожилась, успеет ли к сроку, но дилижанс по расписанию прибывал еще до вечера, а корабль на Антильские острова отправлялся утром следующего дня. Все складывалось удачно, но Анна все равно мысленно поторапливала кучера. Ей хотелось, чтобы эта колымага летела вперед так же быстро, как и ее душа.
