Комманданте. Ответьте мне! Скажите мне «Да»!
Клара (насмешливо). И еще нам часто отводится роль пассивных, далеких святых. Я, как уже было сказано, больше сгодилась на роль маленького эльфа, для краткости именуемого ангелочком. Его дело сидеть за роялем и высиживать песни. А касаясь клавиш, он запускает хоровод: образ за образом, картина за картиной, он был старым Лесным царем, нежной Миньоной, непреклонным рыцарем в стальной чешуе, коленопреклоненной монахиней в молитвенном благоговении. Люди же, которые это слушали, доходили до неистовства, будто восторгались певицей, ангелок же сгорал от смущения и снова удалялся восвояси. Вам тоже приходилось временами быть монахиней, дорогая Луиза?
Луиза. Скорее певицей. Лично мне всегда доставалась больше оваций, чем Патти, Мельбе и Малибран, вместе взятым.
Комманданте (сквозь кашель). Но женщина скорее — ничто. Прорва! Она, в сущности, неосязаема. Лучше часами смотреть на чистое пламя, чем растрачивать себя в женщине. Ведь она — безмерная алчность, которую мужчине никогда не утолить. А как следствие — страх! А посему ее надо сделать чем-то нестерпимо гадким, может быть, продуктом разложения, от которого бежишь подальше (громко блюет в таз, проворно подставленный Аэли). Вот опять вырвало. Из отвращения. Иногда женщина — могила, но чаще — нечто вроде кухарки и пожирательницы мяса (снова сдавленно хрипит).
Луиза (поспешая к нему). Мой обожаемый Комманданте! Габриэль! Ариэль! Ариост!
Клара (с гримасой отвращения). Мой отец, рояльщик, о котором я уже не раз говорила, как-то сказал на одной вечеринке, что ему на руку упала нахальная снежинка. И надо же! Этой снежинкой оказалась я! Но человеку, который допускает такие неаппетитные выражения, как «пожирательница мяса», толковать про снежинку бесполезно (вновь играет «Карнавал»).
Комманданте. Великий и неповторимый миг! Не успеет душа приказать, как руки уже норовят хватать. Они упиваются мясом, плотью, которую тянет к себе душа.
Клара. Прекратите же, Габриэль. Скажу только вам, совершенно конфиденциально! С тех пор как Роберт повредился в уме, он только и говорит о своих необыкновенных творениях, но создать уже ничего не может! Этим помешательством, как представляется мне и ему, объясняется тот факт, почему он больше не в состоянии сплетать из звуков тонкие гармонические волокна.
(Луиза, ласково дурачась, кормит Комманданте, воркует и сюсюкает с ним, как с ребенком. Клара с гримасой отвращения играет Шумана.)
Комманданте (приятно пораженной Луизе). Луиза, ma chère! Я только что получил ваше письмо, оно нежно терзает мне сердце. Недоразумение затягивается. Я ждал вас, меж тем как вы ждали меня. Придите же! (Кряхтя, поднимается, поддерживаемый Луизой, она уводит его из комнаты, бросив торжествующий взгляд на Клару, Аэли и продолжающую танцевальные упражнения Карлотту, последний крик уже из-за двери.) Жду! Надеюсь! Желаю!
Аэли (Кларе, сухо). Американское турне, кажется, ей уже гарантировано. (Горничной.) Прибери здесь, пожалуйста!
Клара (удрученно). Аэли, вы должны помочь мне.
Аэли. Разумеется! Но чем?
Клара. Если нам придется съехать отсюда, у меня не хватит денег, чтобы переночевать в дешевом пансионе, я не смогу заплатить за себя, за Роберта, за ребенка и прислугу! Тем более — сейчас, в конце сезона!
Аэли (сочувственно). Неужели у вас так долго не было никаких доходов, милая?
Клара. Вы представить себе не можете, во что обходится психиатрическая лечебница. В конце концов мне пришлось забрать его. Комманданте — наш последний шанс. (Взволнованно.) Как вы думаете, он слышал меня, когда я говорила про снежинку, или нет? Может, сказать ему, что я полудевочка-полудитя.
Аэли. Не впадайте в крайности.
Клара. Я и не думала. Чем-то бестелесным его не проймешь. Или лучше сказать, что женщина — безмолвная затхлая яма?
Аэли. Ну вы уж скажете! Его ведь и так вырвало. Не надо выбирать такие неаппетитные сравнения. Или это типично немецкая черта?
Клара. Немец любит свои экскременты больше, чем кто-либо другой. Загляните хотя бы в типично немецкие клозеты.
Аэли (с симпатией). Я бы посоветовала вам подкупить его наготой, ведь он испытывает особый интерес к вашим физическим данным. Но я уверена, вы ответите на это, что слишком робеете в его присутствии и что стоит вам оторваться от клавиш, как вы становитесь почти безобразной. (Клара в отчаянии бьет себя кулаком по голове.) Да вы посмотрите вокруг! Вы думаете, такой человек соблазнится искусством? (Указывает на уродство интерьера.)
Клара. Я по-прежнему считаю, что чем дольше я ему противлюсь, а он к этому не привык, тем больше он будет ценить меня.
Аэли. Может, так. А может, и нет. Позавчера он предложил мне в одну из ближайших ночей перепихнуться с ним прямо под вашей дверью, да чтоб непременно со стонами, даже с воплями, чтобы вызвать у вас ревность и в то же время страх, то есть намекнуть вам, что вы ничего для него не значите.
Клара. А если сделать вид, что я собираюсь уехать?
Аэли. Возможно, это подействует, а может, и нет.
Клара. Тогда я как-нибудь за столом непременно (всхлипывая) заведу разговор о муках творчества и томительном ожидании творческих плодов. Я (плачет) помяну о страшных зыбях, постоянно грозивших моему отцу и моему мужу — когда все упиралось в деньги, в это тысячелетнее дерьмо.
Аэли (сочувственно). …в котором вы, однако, отчаянно нуждаетесь сейчас, дружочек. (Пожимая плечами, удаляется и на ходу срывает с куста несколько увядших цветков. Клара, так и не справившись с приступом отчаяния, бессильно опускается на табурет перед роялем и играет несколько тактов из Шумана.)
Клара (серьезно, без тени истерики). Они так долго внушали Роберту, что из его головы извлекаются звуконосные идеи, внушали до тех пор, пока голова не лопнула по всем швам! Эта страшная любовь к отвлеченному! Мертвящая абстракция музыки. А все, что выношено телом, ребенок, например, все это глубоко противно ему. Но вместе с тем он понуждает свою жену рожать, чтобы помешать ее артистическому развитию. Он не желает терпеть рядом с собой никакой конкуренции (играет). Мужское же тело чревато разве что смертельными язвами или гнойниками, которые можно проколоть. У, мозгозавры! Они подтачивают собственные тела! Эта ущербность погубит в конце концов и голову! Они отвергают тело, сбагривают его женщине, и творящая голова разлетается, как разбитая вдребезги. (Она играет Шумана, занавес.)
