инструментов — может, фаллоимитатор, а может, и пенис, трудно сказать. Ее многократно подвергли насилию предметами постепенно увеличивающегося размера, но вряд ли смерть наступила по этой причине. В останках так мало крови, что, подозреваю, ее спустили, как спускают кровь скота на бойнях. Ни рук с кистями, ни ног со ступнями, ни головы. Эти два фрагмента были тщательно вымыты. До сих пор я не нашел никаких следов спермы, хотя на половых органах немало следов ушибов и припухлостей, которые надо исследовать под микроскопом. Кстати, ее изнасиловали и анально. Могу поручиться, что сперму не обнаружат нигде. Скорее всего он работал в перчатках и пользовался презервативами. Если вообще кончал.
Кожа девушки, несмотря на обескровленную бледность, имела чудесный оттенок кофе с молоком. Плавные изгибы бедер, тонкая талия, красивая грудь. На других частях тела не было следов насилия — ни ушибов, ни порезов, ни ожогов или укусов. Но поскольку отсутствовали руки и ноги, никто не смог бы определить, была ли она связана и если была, то как.
— Я принял бы ее за ребенка, — сказал Кармайн. — Она совсем маленькая.
— Ростом чуть выше полутора метров. Второе важное обстоятельство: расчленение проводил настоящий профессионал, — продолжал Патрик. — Один взмах какого-то инструмента вроде скальпеля для вскрытий. Ты только посмотри на тазобедренные и плечевые суставы — разняты без применения силы и не повреждены. — Он отложил в стороны два фрагмента торса. — Поперечный разрез выполнен пониже диафрагмы. Кардия желудка лигирована во избежание утечки содержимого, на пищевод тоже наложены лигатуры. Позвоночник дезартикулирован также профессионально, как суставы. Никакого кровотечения из аорты или полой вены. Между тем, — продолжал он, указывая на шею трупа, — горло ей перерезали за несколько часов до того, как отделили голову. Рассечены яремные вены, но не сонные артерии. Кровь должна была вытекать медленно, постепенно, а не резкой струей. Само собой, ее подвесили вверх ногами. Отделяя голову, он наметил разрез между четвертым и пятым шейными позвонками. В итоге у него осталась небольшая часть шеи и целая голова.
— Лучше бы он оставил нам конечности, Патси.
— И я так думаю, но подозреваю, что они побывали в холодильнике вчера, вместе с головой.
Кармайн отозвался с такой убежденностью, что Патрик вздрогнул.
— Нет, вряд ли! Голова все еще у него. С ней он не расстанется.
— Кармайн, так не бывает. А если и случается, то к западу от Скалистых гор, где водятся маньяки. Мы же в Коннектикуте!
— Откуда бы он ни был, голова при нем.
— Я бы сказал, что он работает в Хаге, а если не в Хаге, тогда в медицинской школе, — предположил Патрик.
— Мясник? Работник бойни?
— Возможно.
— Ты сказал про второе важное обстоятельство, Патси. А первое?
— Вот. — Патрик указал на правую ягодицу, где на безупречной коже отчетливо выделялся засохший струп длиной около двух с половиной сантиметров, формой напоминающий сердце. — Поначалу я думал, что он специально вырезал его. Но контур он не намечал — просто сделал один аккуратный взмах ножом вроде того, каким однажды на моих глазах срезали женщине сосок. Вот я и подумал, что здесь у нее было выпуклое родимое пятно, выступающее над поверхностью кожи.
— То, что оскорбляло его взгляд, портило ее совершенство, — задумчиво произнес Кармайн. — Может, он вообще не знал про эту отметину, пока не занялся своим грязным делом. Все зависит от того, знал он ее раньше или подцепил незадолго до смерти. Что скажешь насчет ее расовой принадлежности?
— Ничего, но европеоидной крови в ней больше, чем какой-либо другой. И возможно, примесь негроидной или монголоидной, а может, и той и другой.
— Как по-твоему, она была проституткой или нет?
— Без следов от инъекций на руках сказать трудно, Кармайн. Но у этой девушки… здоровый вид — не знаю, как выразиться иначе. Я бы на твоем месте просмотрел списки пропавших без вести.
— Я как раз собирался, — ответил Кармайн и направился обратно в Хаг.
«С кого начать, если допрос Отиса Грина придется отложить в лучшем случае до завтра? С Сесила Поттера, конечно», — думал Кармайн.
— Это правда отличная работа, — убежденно говорил Сесил, сидя на стальном стуле с Джимми на коленях и не обращая внимания, что обезьяна деловито копается у него в волосах. Сесил объяснил, что Джимми до сих пор не опомнился после пережитого. Кармайн бы легко мирился с этим диким зрелищем, если бы не половинка теннисного мяча на макушке Джимми. Как объяснил Сесил, она прикрывает вживленный в мозг электронный датчик и ярко-зеленый гнездовой разъем на черепе, посаженный на розовый зубной цемент. Впрочем, половинка мяча Джимми не беспокоила: он вообще не обращал на нее внимания.
— И чем же она так хороша? — спросил Кармайн, прислушиваясь к урчанию в собственном животе. Всех сотрудников Хага уже накормили, а Кармайн пропустил и завтрак, и вот теперь — обед.
— Я сам себе начальник, — объяснил Сесил. — В КП я просто разгребал дерьмо, как все. А в Хаге весь виварий мой. Мне нравится, особенно потому, что здесь есть обезьяны. Доктор Чандра знает, что на Восточном побережье никто лучше меня не умеет обходиться с обезьянами, и доверяет их мне. Меня даже вызывают, когда надо сажать их в кресло для опытов. Они от этого с ума сходят.
— Не любят доктора Чандру? — уточнил Кармайн.
— Любят, конечно, как не любить. А меня обожают.
— Вам случалось опорожнять холодильник, Сесил?
— Иногда. Когда Отис в отпуске, мы берем кого-нибудь из рабочих КП. Вообще Отис редко бывает со мной на этом этаже — у него полно дел на верхних — поменять лампочки, собрать опасные отходы. В виварии я в основном справляюсь сам: помощник мне нужен, чтобы доставлять клетки наверх и спускать вниз. Клетки чистые всю неделю, с понедельника по пятницу.
— Должно быть, выходные животные ненавидят, — в тон ему сказал Кармайн. — Если Отис почти не помогает вам, как же вы успеваете чистить клетки?
— Видите вон ту дверь, лейтенант? Там мойка для клеток. Автоматизированная, как автомойка, только еще лучше. В Хаге есть все, что хочешь.
— Вернемся к холодильнику. Когда вы сами опорожняете его, Сесил, какого размера обычно бывают пакеты? Вас не удивляет, когда они слишком… велики?
Сесил задумался, склонив голову набок, и обезьяна заглянула ему за ухо.
— Да нет, лейтенант, чему тут удивляться, но вы лучше спросите Отиса, он специалист.
— Вы не видели, вчера в холодильник не клал пакеты кто-нибудь из тех, кто обычно этим не занимается?
— Никого не видел. Ученые часто приносят сюда пакеты сами, когда мы с Отисом уже уходим домой. И лаборанты тоже приносят, только когда пакеты маленькие. С крысами. С большими пакетами приходит только миссис Либман из оперблока, но вчера ее не было.
— Спасибо, Сесил, вы нам очень помогли. — Кармайн протянул руку обезьяне: — Пока, Джимми.
Джимми протянул лапу и серьезно пожал пальцы Кармайна. Его большие круглые янтарные глаза казались такими осмысленными, что у Кармайна по спине побежали мурашки. Совсем как человек.
— Хорошо, что вы мужчина, — засмеялся Сесил, пристроив Джимми на бедро и провожая Кармайна до двери.
— Почему?!
— Все шесть моих малышей самцы — ух как они ненавидят женщин! Прямо на дух не переносят.
Дон Хантер и Билли Хо трудились над каким-то аппаратом Руба Голдберга,[3] собирая его из электронных деталей, плексигласа и резиновой трубочки — насоса, присоединенного к маленькому стеклянному шприцу. Кофе в двух стоящих рядом кружках подернулся пленкой и был холодным даже на вид.
Оба конструктора прошли военную службу — это стало ясно Кармайну, едва он произнес слово
