уже устал. Он хочет добротных («добро» здесь очень кстати) и по-хорошему литературных вещей. Так после демобилизации тянет надеть костюм.
Скажите, становится ли новая книга для вас навязчивой идеей, которая полностью занимает вас, пока роман не будет готов, или вы можете возвращаться к работе от времени к времени, когда чувствуете вдохновение?
Мне кажется, роман – это как длительные любовные отношения. Здесь предусмотрена возможность и чаю выпить, и на работу сходить. Особенно важно – на работу: у нас не много людей, позволяющих себе заниматься исключительно писательством. Понятно, что при таких обстоятельствах непрерывный экстаз невозможен. Зато в сердце автора есть сильное постоянное чувство. Автор часто думает о романе. А роман напоминает о себе не только за письменным столом, но и в электричке, в ванной, на рабочем заседании. Он входит в авторскую жизнь, и такое вхождение без определенной упорядоченности отношений невозможно.
Как вы относитесь к мату в литературе? Допустимо это, или все-таки в литературе должен быть «литературный» язык?
Кеша, к мату я отношусь как филолог, то есть отдаю себе отчет в том, что есть и такой лексический пласт. А раз он есть, значит, существуют ситуации, когда он востребован – как в литературе, так и в жизни. Ну, скажем, когда вам на ногу роняют тяжелый предмет. Или намереваются построить в Петербурге небоскреб. Но ведь такие неприятности случаются нечасто, верно? Русский мат – это очень сильный инструмент, потому что табуированность его выше, чем у ругательств в других языках. Если уж его и употреблять (а я здесь не принадлежу к энтузиастам), то – правильно, используя всю его энергетику. Нет ничего хуже использования мата в качестве слова-связки. Или общего фона литературного произведения. Мат сразу сдувается, становится беспомощным и жалким. Напоминает диктатора в изгнании.
Есть ли какая-то связь между познающим себя через работу историком Соловьевым в вашем романе «Соловьев и Ларионов» и вами? Помогает ли писательская деятельность вам лучше понять самого себя?
Об этом я частично уже сказал, отвечая своему тезке. Но ваш вопрос – хороший повод назвать то исключение, которое, как известно, подтверждает правило. Несмотря на мое отличие от Соловьева, отношение к работе – тот пункт, в котором мы с ним сходимся. Да, через мою работу я познаю самого себя. Много лет такой работой было исследование и издание древнерусских текстов. Это благословенный труд, с которым я не собираюсь расставаться и впредь. Вместе с тем с течением времени я почувствовал, что инструментов познания может быть больше, и обратился к писательству. Медиевистика – это смиренное следование за древними (и прекрасными) текстами, писательство же – собственное созидание, менее, полагаю, прекрасное, и некоторым образом – дерзость. Следует понять свои возможности и в том, и в другом.
Издательская группа ACT представляет
Денис Драгунский
ПЯТЬ МИНУТ ПРОЩАНИЯ
Фирменный стиль Дениса Драгунского – это умение несколькими штрихами нарисовать характеры и судьбы, на двух страницах выстроить головокружительную фабулу и огорошить читателя неожиданной развязкой.
Книга «Пять минут прощания» – мозаика из 167 коротких рассказов. Из воспоминаний, снов, притч, пародий, эссе и просто смешных и грустных историй складывается увлекательное повествование о жизни и любви, горьком разочаровании и внезапном прозрении.
Захар Прилепин «провел ряд бесед» с русскими литераторами самых разных поколений.
Александр Проханов, Леонид Юзефович, Александр Кабаков, Евгений Попов, Михаил Елизаров, Павел Крусанов, Алексей Варламов, Сергей Лукьяненко, Алексей Иванов, Денис Гуцко, Роман Сенчин, Герман Садулаев, Лев Данилкин, Александр Гаррос, Сергей Шаргунов…
Примечания
1
2
Там же. С. 351.
3
См.: Дмитрий Лихачев и его эпоха: Воспоминания. Эссе. Документы. Фотографии / Сост. Е.Г. Водолазкин. 2-е изд. СПб.,
4
5
Дмитрий Лихачев и его эпоха: Воспоминания. Эссе. Документы. Фотографии / Сост. Е. Г. Водолазкин. 2-е изд. СПб.,
6
За вопросы выражаю признательность Наталье Быковой, Дарье Даниловой, Ольге Рычковой и многочисленной аудитории «РИА Новости».
