– Я знал! Я знал, что вы будете моего мнения! – повторял он, пожимая мне руку, да так, что пальцы мои беспомощно хрустнули в его заскорузлых ладонях.
– Ещё бы! Точно так же, как и Юрий Александрович! – сказала я. – Двух мнений о таком простом деле у честных людей и быть не может.
– Без сомнения. Только для этого надо, чтоб личности, имеющие претензию носить имя и титул твоих предков – представили на них свои несомненные права!
Моряк вскочил и, прямо на меня глядя, спросил:
– Вам, конечно, известны печать и герб князей Рамзаевых, сударыня?
– Разумеется! У меня и теперь бабушкина печать, которую она наследовала от отца своего.
– Так вот-с. Не угодно ли вам посмотреть и решить: что это такое?
Торбенко вынул из кармана тщательно сложенную бумажку, с оттиском на ней небольшой, особенно отчётливо выдавленной печати.
– Это несомненно герб князей Рамзаевых! – не колеблясь подтвердила я.
Моряк чуть не подпрыгнул от восторга и повернулся к мужу, торжествуя.
– Да кто же в этом сомневался? – вскричал сердито Юрий. – Это не только печать Рамзаевых, но весьма вероятно, что она сделана именно кольцом князя Павла, как вы то утверждаете. Но что же это доказывает?.. Что кольцо, как и подобает дорогой и прочной вещи, пережило своего хозяина и служит ныне замыслу ловких особ, желающих им воспользоваться для присвоения себе чужой собственности, – вот и всё!.. Это кольцо с печатью, подаренное князем Петром сыну своему, пред его отбытием в кругосветное плавание, – из коего он не вернулся и ни разу не писал, – значится даже в нашей семейной хронике. Ведь я сам немного в родстве с князьями Рамзаевыми… Я даже прекрасно помню, как покойница матушка моя рассказывала, что её мать ужасно любила своего кузена, Поля Рамзаева, – чуть не заболела от горя, когда он пропал. Будучи совсем старушкой, бабушка не могла рассказывать без слёз об умилительном прощании старика Петра Павловича с уезжавшим сыном. Старый князь тогда же дал ему это гербовое кольцо, сняв с своего пальца. И ладанку, с образом Петра и Павла, снял с груди и надел на него…
– Ну вот-с, как хорошо! Вы сами изволите помнить! – прервал моряк. – Об этом образке госпожа Рамсей тоже мне рассказывала: муж её после смерти отца носил его несколько лет на груди. Ведь его также звали Петром, в честь деда…
– Так куда же девался этот образ? – спросила я.
– Затерялся, – добродушно пожал плечами Торбенко. – На ночь маленький князь снимал его, и вот, было ему лет десять, когда случился у них пожар и всё имущество их, все бумаги и документы сгорели… Вдова Рамзаева или Рамсей, – как их прозвали на английский лад в Америке, – едва могла спастись со своим сыном… Всё погибло. Погибла и ладанка. И кольцо не уцелело бы, если б вдова князя Павла не носила его сама постоянно… В этой гибели и заключается причина молчания его наследника, Петра Рамсея. Добродушный и скромный был он человек! – с улыбкой продолжал объяснять моряк, обращаясь ко мне лично. – Утратив доказательство на принадлежавший ему титул, князь Пётр оставил и помышлять о правах на восстановление своей личности в России. К тому же, он сжился со вторым своим отечеством, Америкой, до такой степени, что пожалуй и сам бы забыл, кто он такой, ежели бы ему не попалась публикация… Обрывок старой газеты, о которой я говорил супругу вашему.
– Но я не слышала… Какой газеты? – спросила я, сильно заинтересованная.
– Английской газеты, в которой делался вызов наследникам князя Павла, – объяснил мне муж.
– Ах, как же!.. Я знаю. Такие вызовы и заявления о капитале положенном на имя их прадедушкой – много лет печатались в русских и иностранных газетах…
– Да знаю! – нетерпеливо прервал Юрий Александрович, продолжая ходить и вертеться по кабинету, как лев по клетке. – Знаю!.. Чуть ли не моя бабушка, – та самая, что питала романическую страсть к кузену Полю, – и следила за их печатанием. Но никто, никогда, на них не откликнулся.
– Я сам читал такое заявление, – сказал Торбенко. – Оно хранится у вдовы вашего дядюшки…
– Что ни мало не доказывает, что хранящая его особа есть точно вдова князя Петра Рамзаева – Петра номер второй! – насмешливо заметил муж мой. – Скажите сами, не удивительно ли, что, прочитав об этом, князь Рамзаев – если это был он – не заявил о себе?
– Он заявлял! Уж это извините!.. Он несколько раз писал на имя деда, но письма его, вероятно, не доходили… Вы сами изволили, помнится, сказать, что старый князь, пережив всех детей своих, впал в детство и последние годы не мог действовать самостоятельно.
– Это правда, но его окружали люди честные и правоспособные…
– Его родная дочь, бабушка моя Коловницына, распоряжалась всем, – прервала я мужа. – Она, полагать надо, горевала о брате не менее его самого и радостно схватилась бы за всякую о нём весть…
– Быть может, при жизни её, о Рамзаевых ещё и не было вестей… – вставил Торбенко.
Но я не дала ему договорить:
– Помилуйте! Когда бабушка умерла, её сын, отец мой, был уже взрослый человек, и смею уверить вас, что он не совершил бы дурного дела ни из-за какого наследства! – вскричала я горячо. – Если бы хоть одно письмо дяди Павла или сына его было получено, оно не осталось бы без последствий и без ответа.
– Не сомневаюсь в том, сударыня. Это доказывает лишь то, что письма князя Петра не доходили до него.
– Куда же могли они деваться?
Моряк только развёл руками.
– О, если бы я мог ответить на ваш вопрос, сударыня!.. Я не сомневаюсь, что будь у вас в руках хоть одно из многих писем, которые князь Пётр, по уверению вдовы его, писал своему деду, бедная маленькая Елена Рамсей вошла бы в права княжны Рамзаевой и получила бы своё состояние.
– Елена, говорите вы?.. Её зовут Еленой? – удивилась я. – Это тоже наше семейное имя. Так звали бабушку, так зовут и меня.
– Ни мало не дивлюсь, – отвечал моряк, пожимая плечами с добродушной улыбкой. – Отец Елены Рамсей стал чистокровным гражданином Соединённых Штатов; но его отец, князь Павел, до самой смерти своей был русским и свято хранил все предания и заветы своей семьи и своей родины. Пётр Павлович вероятно не раз слышал от отца рассказы о семейных преданиях и знал семейные имена ваши… Вот вам ещё доказательство!
– Которое весьма мало доказывает, ибо легко может быть случайностью, – упрямо заметил мой муж. – Да что тут! Скажу вам решительно: вашим клиенткам, капитан, могла бы только помочь выписка из свидетельства о рождении в Америке сына у пропадавшего там и пропавшего без вести князя Павла Петровича.
– Ну, мой друг, положим, что мы с тобой удовольствовались бы доказательством гораздо менее формальным, – заметила я.
– Например?
– Да например хоть малейшим, сколько-нибудь убедительным признаком действительности существования в Америке брата моей бабушки Коловницыной. Тогда, явилась бы полная возможность верить и тому, что у него остались дети!.. А то ведь вся семья была убеждена, что grand-oncle просто погиб в океане или в плену у каких-нибудь дикарей…
– Оно почти так и было! – прервал меня гость наш. – Князь Павел имел обыкновение заплывать очень далеко и любил охотиться. Раз, во время штиля, они должны были простоять несколько дней у какого-то, малоизвестного островка Океании, где все пассажиры и моряки только и развлекались охотой да купаньем, – и тут-то пропал Рамзаев. Все на корабле сочли его утонувшим, а дело было так: он забрёл внутрь острова, охотясь, сломал себе ногу и пролежал разбитый, в беспамятстве, вероятно, несколько дней. Дать знать о себе он не мог; экипаж его напрасно разыскивал, и наконец моряки ушли, в полной уверенности, что он погиб. Он и остался в пренесчастном положении, пленником дикарей-островитян…
– Как это они его ещё не съели? Хорошо, что не к людоедам попал! – посмеивался Юрий.
Но я нашла его иронию неуместною и продолжала расспрашивать Торбенко:
– Как же он выбрался от них? Как попал в Америку?
– Да нескоро. Не ранее нескольких лет удалось ему попасть на какое-то судёнышко, плывшее в английские владения, в Австралию. Оттуда уж его подобрали англичане, и очутился он в Соединённых
