проблемы?
— Если хочешь увидеть, кто виноват в твоих проблемах, надо подойти к зеркалу. Поэтому я до сих пор валяюсь в постели и не иду в ванную.
Надо же, в разборках с Викой я даже не услышал звонящего телефона, который, правда, как во всех гостиницах для пятизвёздочных клиентов, звонил политкорректно, чтобы, не дай бог, не напугать высокого гостя в летах и тот не отдал бы богу душу, за что отелю пришлось бы расплачиваться своим имиджем.
— Ты обещал сегодня пригласить меня на концерт. Приглашение ещё в силе?
— Ну да.
— А можно с подругой?
— Она тоже. как ты.
— Нет, она танцовщица, — и через паузу добавила. — Правда, в стриптиз-холле.
— А она стихи Блока знает?
— Она на десять лет раньше уехала из Союза, даже говорит теперь с акцентом.
— А танцует?
— Без акцента.
Перед концертом я заранее спустился в фойе. Паша уже занял столик, хотя я его об этом не просил. Первым моим желанием было сказать ему какую-нибудь гадость, но он меня опередил:
— Ты меня, Сашок, извини за вчерашнее. Я же всё понимаю. Если честно, я на твоей стороне. И я тебе обещаю, что в следующий раз, через полгодика, я тебя приглашу ещё раз! Без этих долбаков и всё-всё восполню. Мы сделаем с тобой тридцать, сорок концертов, заработаем на целый. вертолёт!
— С тобой, Паша, можно заработать только на игрушечный вертолёт, и то не на целый.
Конечно, он испугался, что я расскажу российской прессе о его связи с бандитами. Поэтому и начал скулить:
— Ты пойми, у меня здесь семья, дети. А эти, сам видел, реальные отморозки! Ну, наехали они на меня! Как мне быть?
— Постой-постой, какие дети? Ты же педераст.
— Фу, как грубо!
— Ты ещё меня в грубости обвинять будешь? И это после всего, что ты тут замутил?
— Если хочешь знать, я вовсе не такой педераст, как вы все думаете. У меня, между прочим, уже две жены было и двое детей осталось.
— Не понял? А почему же тебя все считают педерастом?
— Это легенда. Чтобы лучше дела шли. В шоу-бизнесе сегодня, сам знаешь. мафия. А так вроде свой. Только я тебя очень прошу, Сашуль, никому, да? Что я нормальный — ни слова! Не позорь меня. А я обещаю тебе, что в следующий раз мы точно заработаем кучу денег.
Куда катится мир, Миха? В какое время мы живём? Назвать человека нормальным означает его опозорить! Мир оборотней. Обокравший меня выпрашивает у меня же к нему сочувствие! Расхныкался и впрямь не как голубой, а как синий-пресиний:
— Я, Сашуль, за кухню новую и то расплатиться полгода не могу. Жена мне этого не простит. Это вы там, в России, бабки гребёте, а тут надо зарабатывать.
— Ты считаешь, кидать — это зарабатывать? Знаешь, Паша, все считают евреев умными. Но мало кто знает, что далеко не все евреи умные. И что если еврей дурак, то он совсем дурак. Русский дурак по сравнению с дураком евреем — Шопенгауэр!
— Это ты про кого?
— Про тебя, Паш, про тебя. Помяни моё слово: ты сам себе могилу роешь.
Паша совсем сник, и его лицо стало похоже на потрёпанную портянку:
— Я не еврей.
— Как это?! Ты меня что, весь день сегодня удивлять будешь?
— Не еврей, и всё! То, что еврей, — тоже легенда. Шоу-бизнес — сам должен понять.
— А кто же ты? И не голубой, и не еврей! Ты меня разочаровываешь.
— Мать украинка, а отец военный.
— Ты сам понял, что сказал?
— Ну да. Он у меня был офицером пехоты. Как, по-твоему, может еврей служить в пехоте?
— А как же тебя Израиль принял? У тебя гражданство какое?
— Я обрезание сделал. Только ты, Сашуль, об этом тоже никому ни слова! Я ж тебе по секрету, по- дружески… Мы ещё с тобой заработаем ого-го!
— Да ты себя в зеркало видел? Ты ж вылитый еврей! Посмотри: спортом не занимаешься, самая накачанная мышца у тебя — это твой картавый нос.
— Мне его гамаком в детстве перебили.
— А может, и правда, ты не еврей. Ведь дурак дураком.
И в это время появились они. две учительницы!
Одна, чуть постарше, больше была похожа на завуча школы. Другая — только что принятая на работу. Пашка тут же перестал ныть и шепнул мне на ухо:
— Та, что постарше, моя!
— Да, Паша, ты и вправду не еврей, ты мудак! Твой папа явно в окопе пересидел.
НАТА
Разговор по дороге с учительницами у меня не клеился. На душе было муторно. Скорее бы закончился концерт — и в кафе, на берег моря, навстречу полуночному бризу. Слава богу, Машина подруга оказалась сверхразговорчивой. Когда она говорила по-русски, некоторые фразы явно переводила с иврита.
Концерт был в городишке неподалёку от Тель-Авива. Ничего особенного, концерт как концерт. Успех, аплодисменты, цветы, очередь к телу за автографами, молоденькие, напоминающие чем-то Вику девушки, фоткающиеся в обнимку, в полуобнимку, и немой вопрос в глазах фанов: кто эти две прехорошенькие «учительницы», с которыми я приехал на концерт?
Все подаренные мне цветы я разделил между Машей и Натой. Её наверняка в Союзе звали Наташей, но русские имена слишком длинные для иностранцев. За границей их всегда пытаются сократить, как бы превратить наши имена в собачьи клички: Павла в Пола, Петра в Пита, Майкла в Мика, Наташу в Нату, Анжелику в Лику, а Викторию в Вику. Как я гениально нашёл способ вчера избавиться от Вики! А ведь хороша была малявка! От воспоминаний о том, что я не дал позабавиться собой молоденькой красавице, настроение моё слегка улучшилось. К моей коллекции красавиц, которые мне не давали, прибавилась ещё одна, которой я сам не дал.
После концерта обеих «учительниц» я пригласил в наше с Машей уже любимое кафе. Ната сказала, что пойдёт ненадолго — в двенадцать выход на сцену
Свой рассказ она закончила неожиданным вопросом ко мне:
— А вы, Саша, грустный. У вас, судя по всему, здесь проблемы?
— С чего вы взяли?
— Я слышала, как ваш этот. Как его? Ну, гей-импресарио за кулисами звонил с местного телефона. Кто эти подонки? Вы их знаете?
— Виделись один раз. Так, дурни какие-то.
