семья и двенадцатилетняя дочь, которую он совсем не знает.
Когда он проходил по Сэвил-роу, ему издали бросилось в глаза, что вывеска над их семейным ателье лишилась слова «сын». Сердце тяжело заныло. Но, подойдя поближе, он увидел, что «е» в фамилии «Грей» отвалилось, да и само ателье закрыто, окна заколочены. Сбитый с толку, он решил, что наследственный семейный бизнес, гордость и радость отца, переехал в другое место, и под взглядами смотревших на него с недоверием соседей, знакомых и незнакомых, Эдвин заковылял дальше. На душе была необыкновенная легкость — впервые за десять лет. Когда показался их дом, он прибавил шагу, почти побежал на своих больных ногах. В темноте сырой камеры он представлял его большим, чем оказалось на самом деле. Мысли о доме были его спасением, может, потому с каждой ночью дом в его воспоминаниях становился все больше, величественнее, еда — вкуснее, а мебель — богаче. Он вспоминал вечеринки, заново переживал детские годы, проведенные в этих комнатах. Да, дом был не такой большой и ухоженный, как ему запомнилось. Эдвин подумал, что надо не забыть поговорить об этом с Генри, их управляющим. Прежде он отчитал бы его прилюдно, дабы тот, устыдившись, бросился выполнять свои обязанности; прежде — но не теперь, после десяти лет в тюрьме, где с ним обращались хуже, чем с собакой. Достаточно будет нескольких слов с глазу на глаз.
Эдвин стоял у двери с полными слез глазами и комком в горле и представлял, как его примут. От близости этой долгожданной минуты кружилась голова. Не успел он позвонить, как дверь распахнулась, и ему пришлось шагнуть в сторону, чтобы не снесло голову роялем — его как раз выносили. Вдогонку неслись громкие возмущенные крики — он узнал голос их младшей горничной Эбигейл, которая колотила дюжих носильщиков метелкой для смахивания пыли. Она выбежала вслед за ними, даже не взглянув на Эдвина. На попытки Эбигейл остановить их носильщики обращали столько же внимания, сколько обратили бы на жужжавшую у них над головами муху; ее суета вызывала у них всего лишь легкое раздражение.
— Что здесь происходит? — не выдержав, возмутился Эдвин.
Носильщики, остановившись, повернулись к нему, а Эбигейл тихо вскрикнула и перекрестилась.
— Выполняем судебное предписание, сэр, — ответил один, а другие рассмеялись, и они потащили рояль дальше.
— Какое предписание? Какого суда? Отвечайте немедленно!
— Кто этот старик? — спросила девушка в пурпурном платье, появляясь в дверях.
Эдвин взглянул на нее, и ему почудилось, что он видит свою жену.
— Маргарет, — пораженно прошептал он.
— Кто это? Откуда он меня знает? — строгим голосом поинтересовалась девушка.
— Нам лучше вернуться в дом, — сказала Эби-гейл, нервно оглядываясь на Эдвина, чье появление явно тревожило ее сильнее, чем утрата рояля.
— А как же рояль? — спросила Маргарет, печально глядя большими голубыми глазами.
— Мы вернем его. Можете так и передать вашему суду! — Горничная решительно двинулась в дом, подталкивая впереди себя Маргарет.
Ни одна из них не сказала Эдвину ни слова. Он глубоко вздохнул, перешагнул порог — и при виде пустого холла едва не лишился дара речи.
— Что это? Где все наше имущество?
— Тс-с, — зашипела Эбигейл, подталкивая Маргарет подальше.
Эдвин, рассерженный подобным обращением, стал обходить комнаты на первом этаже. Высокие потолки, голые стены — ни картин, ни подсвечников, ни серебряных безделушек, ни позолоты. Мебель осталась лишь кое-где, да и то самая дешевая.
Эбигейл нашла Эдвина в гостиной. Сложив руки на груди, она смерила его неприязненным взглядом и заявила:
— В присутствии леди Маргарет лучше не задавать лишних вопросов.
Он внимательно взглянул на Эбигейл. Она поступила к ним на службу, когда была ненамного старше теперешней Маргарет, так что сейчас ей, наверно, лет двадцать пять. Красавицей ее не назовешь, но выглядит весьма женственно — такая мягкая и округлая. Вот только смотрит на него неприятным тяжелым взглядом.
— Она меня не узнала.
— Она считает, что вы умерли.
— Это возмутительно! Кто ей такое наплел?
— Ваша матушка.
— Зачем?
— А что, по-вашему, она должна была сказать, сэр?
Эдвин ушам своим не верил. Ему не нравился ее тон, ее взгляд, ее манеры. Он не для того сносил десять лет скотского обращения, чтобы ему дерзила служанка в его собственном доме. Однако возразить было нечего. По глупости он решил, что его дочь знает правду, принимает ее и после возвращения ему придется только осторожно объяснить свои мотивы, ведь виноват не он один, это его жена нарушила священную клятву перед Богом и законом, изменив мужу с самым подлым из людей, которого Эдвин убил бы в ту же ночь, не помешай ему случайный прохожий.
— Ваша дочь считает, что вы и… — Она судорожно сглотнула. — …Маргарет… погибли в результате трагической случайности. Якобы лошадь шарахнулась, ваш экипаж столкнулся с другим экипажем…
— Она считает, что я умер, — прошептал Эдвин, близкий к обмороку. — А я-то каждый день думал о ней, гадал, вспоминает ли она меня, а у нее и мысли не было! Ни единого раза… — Эдвин вытянул руку в поисках опоры, однако вокруг были лишь голые стены.
Эбигейл смягчилась:
— Но ваша матушка хотела как лучше.
— А что она собиралась сказать девочке, когда я вернусь? Что я восстал из мертвых?
— Никто не ожидал вашего возвращения. — Эбигейл потупила глаза. — Мы слышали о том, в каких условиях находятся заключенные в тюрьмах, и полагали, что выжить там равносильно чуду. И все же вы здесь. — Она взглянула на него с нерешительной улыбкой, отчего он и впрямь почувствовал себя восставшим из мертвых.
— Где отец? Почему ателье закрыто?
— Вам, вероятно, лучше пройти в малую гостиную.
— В малую гостиную? Да я только что оттуда — там пусто.
— Идемте со мной, сэр.
— Я и сам дорогу знаю, — нетерпеливо воскликнул Эдвин, но последовал за ней, так как ничего другого не оставалось. — Где отец?
Когда они вошли в гостиную, Эбигейл сказала, покосившись на кресла у камина:
— Ваш отец на Кенсал-Грин, — и повернулась уходить.
— Кенсал-Грин? — переспросил он. — А что это? Когда он вернется? Мы должны немедленно сообщить ему о том, что происходит.
— Я принесу вам чаю. — Она так поспешно захлопнула двойные двери, что едва не прищемила Эдвину нос.
Взбешенный, он хотел броситься следом, но услышал позади чей-то тихий смех и остановился. Незнакомый грудной смех, еле слышный за треском огня. Он резко обернулся: в комнате стояли лишь два кресла, которые, как ему показалось ранее, пустовали.
— Кенсал-Грин — это кладбище, и мистер Грин оттуда не вернется, — сообщил женский голос из кресла, стоявшего спинкой вперед.
