С другого конца лагеря, гоня ногами волну, навстречу Избранному Ученику уже пробирался вброд Ригномер. Такой же растрёпанный, недовольный и полуодетый. Он сразу начал оправдываться:
– Сколько здесь хожу, никогда ничего подобного не бывало!..
Хономер нетерпеливо отмахнулся:
– Ладно виноватых искать… Пойдём лучше взглянем, откуда на нас такая погибель.
Почему-то он вполне верил Бойцовому Петуху и даже в мыслях не держал порицать его за небрежность. И то сказать, площадку пятнали многократные следы старых кострищ, а камни там и сям были тщательно выровнены под палатки. Люди годами останавливались здесь на ночлег и не знали беды. Отныне те, кто придут позже, будут предупреждены.
Хономер только спросил:
– А сторожа твои что? Проспали?
– Проспали, – мрачно подтвердил Ригномер. – Я обоим уже морды начистил.
Пока они поднимались к Воротам, делалось всё светлее. Вчерашний ветер как будто впрямь устал бушевать. Он не то чтобы окончательно улёгся, но по крайней мере не грозил оторвать неосторожного путника от земли и скинуть с гибельной крутизны. Зато из узкого каменного жёлоба Ворот проворным потоком истекала талая жижа. Вода, перемешанная со снегом и грязью, лилась и лилась, достигая колен, и было понятно, где зародилось предутреннее половодье. Судя по всему, Алайдор вчера накрыло заблудившимся зимним бураном, сугробы, наметённые по тёплой летней земле, очень скоро набрякли, и… только Предвечному и Нерождённому было известно, когда иссякнет устремившаяся к Воротам река.
Хономер прикинул про себя, удастся ли понудить в неё лошадей и, если удастся, смогут ли животные одолеть холодный поток… Хоть он и знал: перед ним испытание, ниспосланное свыше, – ему почему-то очень захотелось опустить руки, а проще говоря – плюнуть и, оставив предпринятое, вернуться в надёжную тин-виленскую крепость. Хватит уже с него разочарования погони за венном. Лезть на рожон новой неудачи?..
– Отправь провинившихся вперёд, – велел он Ригномеру. – Пусть разведают, как там что за Воротами и насколько проходима дорога!
А сам невольно возвёл глаза к угадывавшейся вдали громаде двуглавого Харан Киира, безмолвно вопрошая: “О Братья, прославленные в трёх мирах… За что?..”
У вершины священной горы колыхалась кисея снега, сдутого ветром. Она развевалась, как победное знамя. Возле Престола Небес царил вечный мороз, невыносимый для смертных.
В это время над горизонтом показалось солнце. От двоих сегванов, стоявших в устье Ворот, светило закрывали толстые облака, но великий Харан Киир озарился – и радуга, вспыхнувшая в прозрачном снежном плаще, озарила отражённым светом всю его младшую родню, замершую кругом, и даже относительно низменные предгорья. Лучи, отброшенные вечными ледниками, достигли Алайдора и Зимних Ворот, и вновь возникшие тени на какой-то миг столь замысловато переплелись с прежними, залёгшими ещё с ночи, что перед глазами Хономера мимолётно возникло видение из недавнего сна. Маленькая, но облечённая безмерной властью женщина стояла в Воротах, не касаясь, впрочем, земли и воды, и укоризненно-грозно звала его по имени:
“Хономер… Хономер… Ты провинился, Хономер…”
Нисхождение в Понор не получилось ни праздничным, ни разудалым. То есть запас полупохабных и вовсе непотребных песенок у Шамаргана оказался воистину неисчерпаемый – нашлись даже такие, которых ни Волкодав, ни Винитар доселе не слышали, – но вот дыхания, чтобы горланить их в посрамление охотникам, очень скоро перестало хватать. Над ущельем, по которому двигались трое беглецов, навис край ледника, длинным языком протянувшегося со стороны гор. Когда впереди замаячил иссечённый трещинами молочно-голубой горб, стало ясно, что ледник уже накрыл Понор и неотвратимо двигался дальше, падая в ущелья и заполняя их битыми глыбами, постепенно смерзавшимися воедино уже на новом ложе. Винитар позже говорил – на какой-то миг он даже
Впрочем, Боги родного острова решили всё-таки оградить Винитара от последнего непотребства. Ещё полверсты мучительного пути вдоль медленно изгибавшихся стен – и стало видно чело ледника, перегородившее ущелье. Леднику не лежалось спокойно. Что-то грело его – то ли солнце, оказавшееся способным по-летнему расщедриться даже в здешних местах, то ли пробившееся из неведомых глубин земное тепло. В разукрашенном бурыми земляными полосами челе зияла полуторасаженная арка, открывавшая проход в глубину. Оттуда вытекала не особенно полноводная, но шустрая и чистая речка. Прозрачная вода с шумом вырывалась в мутную гвазду ущелья и добрых пятнадцать шагов была отчётливо в ней видна.
Люди, живущие по соседству с такими местами, строго наказывают детям никогда не соваться под ненадёжные своды, объясняя, что ледяной великан всегда готов захлопнуть жадную пасть, и в особенности если в ней окажется нечто живое. Дети, как водится, слушают, но слушаться и не думают. У тех, кому повезёт, потом подрастает своя ребятня, и всё повторяется. Волкодав шёл вперёд и вспоминал то Самоцветные горы, то путешествие с Эврихом и как они обнаружили во льдах замёрзшего человека.
Один за другим беглецы нырнули под арку, удивительно правильно обточенную водой.
– Ветер, – почти сразу сказал Волкодав. – Хорошо.
– Что ж хорошего? – стуча зубами, осведомился Шамарган.
Венн указал рукой вперёд:
– Дует… оттуда. Значит, там не тупик. Проход тянулся вперёд, сколько можно было разглядеть в еле сочившемся свете, и вроде бы действительно не торопился смыкаться. Зато очень скоро стало казаться, что зябкие розовые сумерки, оставленные снаружи, были жарким солнечным днём. Гладкие полупрозрачные стены дышали морозом – тем особым морозом, чья мощь копится веками и, во всяком случае по сравнению с мимолётностью человеческой жизни, заслуживает названия вечной. Уменьшилось, истаяло за спиной полукружье выхода, и сомкнулась над головами синеватая тьма, лишь изредка нарушаемая бледными
