О ГОСУДАРСТВЕ
«Государство, в его духовной сущности, есть не что иное, как родина, оформленная и объединенная публичным правом, или иначе: множество людей, связанных общностью духовной судьбы, и сложившихся в единство на почве духовной культуры и правосознания».
«Высшая цель государства отнюдь не в том, чтобы держать своих граждан в трепетной покорности, подавлять частную инициативу и завоевывать земли других народов, но в том, чтобы организовывать и защищать родину на основе права и справедливости, исходя из благородной глубины здорового правосознания».
«Духовный смысл гражданства и жизненная сила его нуждаются в свободной любви гражданина и в его добровольном самообязывании; необходимо, чтобы формальная причисленность к государству не оставалась пустой и мертвой видимостью, но была исполнена в душе гражданина живым чувством, лояльною волею, духовной убежденностью; необходимо, чтобы государство жило в душе гражданина и чтобы гражданин жил интересами и целями своего государства».
«Сущность государства состоит в том, что все его граждане имеют и признают — помимо своих различных и частных интересов и целей — еще единый интерес и единую цель. А именно: общий интерес и общую цель: ибо государство есть некая духовная община».
«Политическая цель — это та цель, про которую каждый гражданин может сказать: „это моя цель“; и будет при этом прав: и про которую он должен добавить: „это не только моя цель“; и про которую все граждане вместе и сообща могут добавить: „это наша общая цель“; и будут при этом правы».
«Государство не призвано опускаться до частного интереса отдельного человека; но оно призвано возводить каждый духовно-верный и справедливый интерес отдельного гражданина в интерес всего народа и всего государства. Если государство это делает или, по крайней мере, стремится к этому, то оно выполняет свое духовное и христианское призвание, становится через это социальным государством и воспитывает этим своих граждан в духе христианской политики. И тогда оно становится орудием всеобщей солидарности и гражданского братства».
«Нет государства, состоящего из одного класса; и создать такое государство невозможно. Ибо жизнь покоится на разделении труда. На специализации умений, на потомственной культурной традиции и на самостоятельности творческой инициативы. Поэтому попытка одного класса победить и подавить или тем более искоренить все остальные классы заранее обречена на неудачу; ничего кроме расстройства жизни, всеобщего обнищания, культурного разложения и бесконечной гражданской войны из этого не выйдет».
О ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ
«Частная собственность связана с человеческою природою, с телесным и душевным устройством человека. С жизнью человеческого инстинкта. С теми внутренними мотивами, которые заставляют человека трудиться над внешними вещами и строить хозяйство. Эти внутренние мотивы, эти инстинктивные побуждения к труду нельзя „разрушать“ или „отменять“ безнаказанно. Частная собственность зовет человеческий инстинкт к труду; отменяя ее, надо заменить ее зов чем-нибудь равносильным. Но „идеал“ всеобщей зависимости, принудительности и несправедливости не заменяет этого зова ничем; напротив, он может вызвать только тяжелое отвращение к работе, настоящее бегство от труда. Всеобщую надежду на хозяйственную безуспешность нового строя, безмолвную всеобщую стачку личных инстинктов. И это самоизвлечение массового инстинкта, из хозяйственного процесса будет столь же естественным и психологически понятным, сколь фатальным для коммунистического строя.
А это означает, что введение коммунизма не только не скомпрометирует идею частной собственности, но окончательно реабилитирует ее».
«Каждый человек должен иметь в жизни такое „место“, где он мог бы хозяйственно- творчески стоять на ногах; ту сферу, о которой он имел бы право сказать: „мое, а не твое“. Это создаст из него живую ячейку общественного хозяйства и облегчит ему беззависимое и лояльное признание чужого достояния: „твое, а не мое“. Чем больше в народе таких живых хозяйственных ячеек, тем прочнее частнособственнический строй жизни. Напротив, чем больше в стране омертвевших хозяйственных ячеек, чем больше людей утратило хозяйственно-творческую почву под ногами, чем больше в народе кандидатов на звание „безработного“, а потом и настоящих безработных — тем ближе частнособственнический строй к катастрофе. Опасно не различие между богатым и бедным, а хозяйственная беспочвенность среди бедноты. Творческая бесперспективность среди низшего имущественного слоя».
«Частная собственность должна быть утверждена, но народ должен систематически воспитываться к верному пониманию ее идеи. Это воспитание должно связать внутреннее переживание частной собственности и внешнее распоряжение ею — с благородными мотивами и социальными побуждениями человеческой души и соответственно вскрывать и обезвреживать дурные мотивы и побуждения. Частная собственность есть власть: непосредственно — над вещами, но опосредованно — над людьми. Нельзя давать власть, не воспитывая к ней.
Частная собственность есть свобода. Нельзя предоставлять свободу, не приучая к ее благоупотреблению. Частная собственность есть право: этому праву соответствуют не только юридически- выговоренные обязанности, но и нравственно-социальные, и патриотические — нигде не оформленные и не выговоренные обязательства. Частная собственность означает самостоятельность и самодеятельность человека: нельзя исходить из предположения, что каждый из нас „от природы“ созрел к ней и умеет ее осуществлять в жизни.
Только сильный и духовно воспитанный дух сумеет верно разрешить проблему частной собственности и создать на ее основании цветущее и социальное хозяйство. И в этом отношении частная собственность подчинена всем основным законам человеческого духа».
РЕЗЮМИРУЮЩИЕ
«Таков утверждаемый нами путь духовного обновления. Таковы первые, фундаментальные вопросы человеческого бытия, древние как мир и в то же время требующие от нас новой очевидности, нового постижения и нового осуществления. Это необходимые человеку формы духовной жизни. Они представляют собою некое органическое единство, цельное и нерасторжимое: и ни одна из этих форм не может быть по произволу отвергнута или отдана в жертву мировому соблазну.
Надо научиться веровать. Не „верить“ вопреки разуму и без оснований, от страха и растерянности. А веровать цельно, вместе с разумом, — веровать в силу очевидности, загоревшейся в личном духовном опыте и не могущей угаснуть.
Такая вера добывается любовью, духовной любовью к совершенному. Верование и любовь связаны воедино: в человеческой душе, в глубине личного сердца (субъективно) и там, вверху, в самом духовном предмете (объективно). Кто полюбит качество, тот уверует в Бога; кто полюбит Бога, тот уверует в качество и возжелает совершенного в земных делах.
Мы должны научиться свободе. Ибо свобода не есть удобство жизни или приятность. Или „развязание“ и „облегчение“, — но претрудное задание, с которым надо внутренне справиться. Свобода есть бремя, которое надо поднять и понести, чтобы не уронить его и не пасть самому. Надо воспитывать себя к свободе, надо созреть к ней, дорасти до нее, иначе она станет источником соблазна и гибели.
Мы должны научиться совестному акту. Он откроет нам живой путь к восприятию Бога и к вере. Он научит нас самоотверженной любви. Он даст нам величайшую радость — радость быть свободным в добре.
Мы должны научиться чтить, и любить, и строить наш семейный очаг — это первое. Естественное
