Романцев какое-то время молчал, вглядываясь в своего двойника, затем перевел взгляд на освещенного лампой человека и взорвался от ярости.
– Убирайтесь! Вы… Я не знаю, кто из вас двоих мне более ненавистен, поэтому убирайтесь оба! Проваливайте или же отпустите меня на все четыре стороны! Меня уже тошнит от вас! Слышите, Стоун?! Или как там вас сейчас звать?
Он попытался встать, тут же покачнулся, потеряв равновесие, и плюхнулся обратно на стул. В таком состоянии он не представляет никакой угрозы. Возможно, именно поэтому на него не стали надевать наручники. По идее, в помещении сейчас должны были находиться пара крепких тренированных мужиков, на всякий случай. Но никого из охраны на виду не было: либо хозяин этих угодий всерьез не опасался своего гостя, доставленного сюда против воли, либо, что вероятнее всего, хотел переговорить с давним знакомым, некогда ходившим у него в любимчиках, бывшим подчиненным – один на один, в отсутствие даже своих доверенных сотрудников.
– Для покойника вы выглядите неплохо, – сухо отметил сидящий за столом человек. – Продолжайте называть меня Стоуном.
– Проваливайте! – скорее по инерции рявкнул Романцев, но Стоун не реагировал на его проклятия, предпочитая роль наблюдателя. Лет этак пятнадцать назад офицеры из аналитического отдела ПГУ[7] как-то в шутку приклеили этому человеку прозвище Стоун. Как раз тот случай, когда не в бровь, а в глаз. Холодный, бездушный и твердый, как камень. Здоровенная глыба, которая все время норовит встать у тебя на жизненном пути.
Романцев бросил взгляд на циферблат наручных часов, показывавших, помимо точного времени, календарную дату. По всем прикидкам получалось, что его убили четверо суток назад, с маленьким хвостиком… Каково, а?!
– Неплохо бы меня похоронить, – буркнул Романцев. – А то как-то не по-христиански все это… Можно без церемоний, потому что нынче я вроде как сирота… Само собой, ваше присутствие на моих похоронах необязательно.
Стоун промолчал, только отвел взгляд в сторону и принялся рассматривать двойника Алексея Романцева, словно раздумывая, кому из них в дальнейшем отдать предпочтение.
– Я покойник, – продолжил, обращаясь к стенам, Романцев. – Стаж небольшой, всего четверо суток, но это дело поправимое… Мне нравится быть покойником. Это самое лучшее из всего, что я когда-либо испытывал. Я надеяюсь, что мой нынешний статус целиком устраивает всех. Я ведь изрядно всем надоел: начальству, коллегам по работе, кремлевской мафии, криминалитету, жене и собственным детям. Кстати, за какие грехи меня вдруг понадобилось приговорить? И почему это было поручено именно Феликсу Ураеву?
Не дождавшись ответа, Романцев вяло махнул рукой.
– Ладно, мне наплевать, кто и за что меня убил. Эта история дурно пахнет, но я не собираюсь во всем этом копаться. В принципе меня полностью устраивает такое положение дел…
Романцев тяжело поднялся со стула, опираясь одной рукой на край стола.
– Все было хорошо до того момента, пока я не увидел вас, – он направил на Стоуна указательный палец. – Всех устраивает числить Романцева покойником, только не Стоуна… Вы даже на том свете не хотите оставить меня в покое. Скажите, зачем вам понадобилось высвистывать меня оттуда? Вам известно, что общаться с потусторонним миром опасно?
Романцев перевел дыхание и оперся теперь уже на обе руки. Больше всего он сейчас был похож на паралитика, который опрометчиво покинул свою инвалидную коляску, возомнив вдруг, что он способен передвигаться без сторонней помощи.
– Читали Ветхий Завет? Конечно, Стоун все читал и все на свете знает… Помните, царь Ирод приказал уничтожить всех кудесников и заклинателей духов? Он почему-то счел род таких людей опасными для себя… Не боитесь, что какой-нибудь современный Ирод обрушит на вас свой гнев за то, что вы вызвали к жизни дух покойного Романцева? Какого черта вы молчите, Стоун?! И уберите эту физиономию, что на экране, – она мне противна!
Выпалив эту тираду, Романцев вернулся на прежнее место. Хотя собственное тело едва подчинялось ему, голова, как ни странно, почти перестала болеть.
– Пребывание на том свете определенно пошло вам на пользу, – удовлетворенно кивнул Стоун. – К вам вернулось чувство юмора. Последние годы вы слишком мрачно смотрели на окружающую нас действительность…
– Это хорошо, что вы говорите обо мне, как о покойнике. Продолжайте и дальше в том же духе… Не дай бог вам сказать, что это всего лишь розыгрыш! Не нужно меня разочаровывать… А теперь выключите «ящик» и скажите, какого черта вам от меня понадобилось! Я буду рад любым разъяснениям.
– Вы не будете разочарованы, Романцев, – скупо улыбнулся Стоун. – Можете мне поверить…
«Это чистая правда, – подумал Романцев. – Ты меня никогда не разочаровывал, Карпинский-Стоун. За исключением тех хорошо известных мне случаев, когда ты, руководствуясь какими-то своими соображениями, повел себя как подлый иезуит, по сути, предав меня и некоторых других людей, которые тебе доверяли…»
Стоун развернулся в сторону телеэкрана и нажал кнопку дистанционного пульта. На экране появилась заставка телекомпании Си-эн-эн. Ни хозяин, ни его «гость» в услугах переводчика не нуждались, поскольку английский для каждого из них был, по сути, вторым родным языком.
Это была запись одного из выпуска теленовостей, причем почти трехсуточной давности. Когда в эфир пошел второй по счету сюжет, Алексей вначале встрепенулся, затем почувствовал сосущую пустоту в желудке… Еще бы! Речь там шла в том числе и о некоем Романцеве.
На фоне Кремля появилось лицо Уолтера Холлэма, московского корреспондента Си-эн-эн:
– Накануне запланированного на завтра приезда в Россию делегации ПАСЕ, – сообщил он, – ситуация на Северном Кавказе остается крайне напряженной… По информации агентства ИНТЕРФАКС, ссылающегося на свои военные источники, за прошедшие сутки на территории Чечни были осуществлены два теракта, повлекших за собой человеческие жертвы. В населенном пункте Урус-Мартан, что расположен неподалеку от Грозного, вчера утром неизвестными лицами был убит глава местной религиозной общины. В другом районе республики, в окрестностях селения Ведено, из засады был расстрелян милицейский транспорт. По
