следить! Мне таких геморроев даром не надо!
Такой я гордый был, аж жуть...
Влезать ни во что не хотел, а в результате в такое влез...
Вот когда Макины в наш дом переехали, я сразу заметил, первей наших старушек. Если бы с телефонами бегал, не заметил бы...
Если честно, лучше бы я ничего не видел и не слышал...
Глава 3
«САША + ЛИЗА =...»
Какой-то дебил накарябал в подъезде «Саша + Лиза =...» У нас придурков хватает, я даже думаю, что знаю, кому башку отвернуть. Никаких любовей не было, и быть не могло. Я вообще лет до тридцати не собирался ни в кого влюбляться: все эти сопли, поцелуйчики меня мало трогали. Правда, еще до того как я ногу сломал, мы со Светкой, из параллельного, пару раз сосались на лестнице, но это не в счет. После Светки была Грачиха, с рынка, — ну, у нее кликуха такая, челку черную лаком полирует. Я на нее кучу бабок потратил, а потом узнал, что она с половиной пацанов перетрахалась...
Какая там любовь? Я Грачихе сперва рожу хотел испортить, но тут как раз сломал ногу, а потом появилась Лиза, и мне стало не до баб. Так уж вышло, и любовь тут ни при чем.
Ну, может, самую малость...
Потому что принято как? Приходит машина с мебелью — значит, в наш дом переехал кто-то. А Макины никакой машины с мебелью не заказывали. Я у окна сидел. Сперва ее приметил, а на следующий день — ее отца. То, что он отец, я сразу догадался: очень похожи, и Лиза, когда торопится, руки при ходьбе так же держит. И еще: я первый догадался, что она без матери. Не знаю, как это объяснить. Мало того, мне показалось, что и с отцом она как-то не так...
И еще... Я не телепат, ни хрена я в тот день не почувствовал. Как в книжках пишут, мол, сердце заколотилось, и «ледяная рука страха схватила его за горло»...
Ничто меня за горло не хватало. Мне было наплевать и растереть, кому старая дура Ярыгина сдала квартиру. Раньше мы с ней цапались, она ходила к матери жаловаться, что я музон громко врубаю, а потом сама съехала, а хату начала сдавать. А как она пропала, так и я музыку забросил. Некогда стало...
Они переехали в наш дом, я сразу понял, что в тридцать восьмую на четвертом, прямо над нами. Макина удивилась, когда я ей об этом сказал. Наверное, тогда она и заметила меня в первый раз. Не то чтобы совсем до того не замечала, а так, ну... всерьез заметила. Она удивилась, и я объяснил, что по звуку лифта умею считать этажи, слева и справа все занято, остается двухкомнатная, она на площадке только одна, там это тридцать восьмая. А раз они переехали без вещей, значит, снимают, а трешку им снимать дорого. Кроме того, сдать им хату могла только Ярыгина — у ее дочери другая квартира есть.
Первый раз мы с ней во дворе встретились. От школы я еще был освобожден, и мать взяла с меня честное письменное слово, что с костылем на рынок не поеду. Но в магазин я уже наловчился прыгать, без проблем. Вот я и прыгал из магазина, а она вроде как из школы. Я не оговорился насчет «вроде как», но Лизе ничего не сказал. Мало ли, у кого какие причины с пустым портфелем ходить, есть люди, у которых странности и почище. Просто я сразу засек, что портфель она для виду таскает. Лиза спросила:
— Ты тот парень в окошке? Это ты мне улыбался?
Мне стало так приятно, что она меня тоже запомнила. Тут надо сразу отметить: Макина показалась мне не просто некрасивой, а настоящей уродиной. Внешне то есть мне в ней все показалось отвратным, дальше некуда. А кому понравится — метр с кепкой и вся квадратная? Волосы тоже некрасивые, неровно стриженные и под уродской лыжной шапочкой. И шмотки некрикливые, без зазнайства, хотя ее во что ни одень, все равно никто внимания не обратит.
Я даже осмотрелся быстренько, не видит ли кто меня из пацанов с такой толстухой. Не то чтобы стыдно, а все равно неприятно... Стою я и соображаю, как бы мне поскорее от коровы этой отделаться. И тут до меня начинает доходить, что просто так она меня не отпустит.
Что ей от меня что-то надо...
А еще до меня доходит, что к незнакомым парням телки с такой внешностью, как у нее, подваливать обычно не решаются. Ну кому охота себя обосранной чувствовать? Глазенки маленькие, рот узкий, не накрашенный, ни сережек, ни колец, пальцы пухлые, и вся какая-то... Я потом уже слово подыскал.
Одутловатая...
Я спросил ее, откуда они приехали.
— Ты не знаешь, — говорит. — Маленький такой городок в Сибири, почти село. Папу сюда перевели работать.
— Это здорово, — отвечаю. «Интересно, — думаю, — с каких это делов из сибирского села в Москву работать переводят, и зачем ты мне об этом докладываешь?» — Может, я твой город и не знаю, но если ты назовешь, я стану чуть эрудированнее.
Мы тоже, когда захотим, ввернуть словцо умеем. Жутко раздражает, когда вот такие головастики из себя что-то корчат. Привалила из своего Мухосранска — и сиди тихо, блин, культуры столичной набирайся, чего выкобениваться?..
— Тимохино, — говорит она и вроде, капельку запнулась. — Это под Красноярском, очень далеко. Я тебя обидеть не хотела, но городок маленький, мало кто о нем слышал.
— И как тебе столица? — спрашиваю. — Как Царь-пушка?
— Красиво, — вежливо говорит она. — Только мне пока некогда, я нигде еще не была.
Тут мне стало немножко смешно. Уходит утром, в обед назад, потом опять оба уходят, и в выходные тоже ни свет, ни заря, а нигде за две недели не была.
— В какую школу ходишь?
— Ой, далеко, в центр езжу. — Она махнула рукой. — Папа там договорился.
