Ханна

—

Куда мы идём?

—

спрашиваю я, стараясь казаться равнодушной.

—

Это сюрприз,

—

отвечает он.

Тепло разливается в груди, переходя на голову. Мы идем через просторную комнату полную людей- теней, свечей, мерцающих форм на стенах. Я ставлю свой стакан на подлокотник потрепанного дивана. Девушка с короткими волосами свернулась на коленях у парня; он прижался к ее шее, его лицо скрыто. Она бросает на меня взгляд и я вздрагиваю: я узнала ее. У нее есть старшая сестра в школе св. Анны, Ребека Стерлинг, мы с ней были подругами. Я помню, Ребека говорила мне, что ее младшая сестра выбрала школу Эдисона, потому что она больше.

Сара. Сара Стерлинг.

Я сомневаюсь, что она узнала меня, она быстро отводит глаза.

В дальнем конце комнаты я вижу деревянную дверь. Стив открывает ее, и мы оказываемся на веранде, еще более ветхой, чем та, что у входа. Кто-то поставил здесь фонарь

—

может, Стив?

—

который освещает щели между досками и места, где древесина сгнила окончательно.

—

Осторожно,

—

говорит Стив, когда я оступаюсь и проваливаюсь в щель.

—

Все нормально,

—

отвечаю я, но мне приятно, что он начинает крепче держать меня за руку. Я говорю себе, что именно этого я хотела, на это надеялась сегодня

—

но эта мысль почему-то ускользает от меня. Он берет фонарь прежде, чем успевает спуститься с веранды, и несет его, слегка покачивая.

Пересекая заросший участок газона, где трава сырая и достает до голени, мы подходим к небольшой, белой беседке со скамейками. Кое-где сквозь ее пол пробились полевые цветы. Стив помогает мне подняться

—

беседка выше уровня земли на несколько футов, а лестница, которая когда-то здесь была, разрушилась

—

и затем следует за мной.

Я проверяю одну из скамеек. Она кажется достаточно прочной, и я сажусь на нее. Сверчки поют, трепетно и ровно, и ветер приносит запах влажной земли и цветов.

—

Так прекрасно,

—

говорю я.

Стив сидит рядом со мной. Меня смущает осознание того, что каждый участок нашей кожи соприкасается: колени, локти, предплечья. Мое сердце начинает биться чаще, и у меня снова сбивается дыхание.

—

Ты прекрасна,

—

произносит он.

Прежде, чем я успеваю отреагировать, он берет меня за подбородок, притягивает к себе, и мы снова целуемся. На этот раз я помню, что нужно перевернуться на спину, мой рот двигается навстречу к его, и я не удивляюсь, когда его язык находит мой внутри моего рта, хотя это чувство до сих пор непривычно и не совсем приятно. Он тяжело дышит и пропускает мои волосы между своими пальцами, я думаю, он должен быть доволен собой

—

я, должно быть, делаю все правильно.

Его пальцы слегка касаются моего бедра, затем медленно, не спеша, его руки опускаются ниже и ниже, поглаживая его. Все мои чувства, все мое внимание сосредотачиваются на том участке тела, я ощущаю, как горит моя кожа, отвечая на его прикосновения. Это, должно быть, болезнь, не так ли? Вот, что чувствуют, когда заражаешься, меня ведь предупреждали. Мысли в моей голове крутятся, и я пытаюсь вспомнить симптомы болезни, описанные в Книге Тссс, но руки Стива поднимаются выше, его дыхание учащается. Его язык так глубоко в моем рту, что я боюсь, как бы мне не задохнуться.

Внезапно все, о чем я могу думать, это строки из Книги Плача 'Не все то золото, что блестит', 'Даже волки могут улыбаться' и 'Дураки будут во главе своих обещаний об их смерти'.

—

Подожди,

—

говорю я, отталкивая его.

—

Что случилось?

—

Стив проводит пальцем от моей скулы до подбородка. Он смотрит на мои губы.

Увлеченность

—

потеря концентрации внимания. Этот симптом опять ко мне вернулся.

—

Что ты думаешь обо мне?

—

выпалила я.

—

Я имею в виду, ты думаешь обо мне?

—

Постоянно.

—

Его ответ приходит быстро, легко. Это должно сделать меня счастливой, но я чувствую себя более смущенной, чем когда-либо. Так или иначе, я всегда полагала, что буду знать, пустила ли болезнь корни — что я почувствовала бы это инстинктивно, изменение глубоко в моей крови. Но это

—

просто напряженность, кромсающее беспокойство и редкая вспышка приятного чувства.

—

Расслабься, Ханна,

—

говорит он и целует мою шею, ухо. Я пытаюсь сделать так, как он говорит, и разрешить теплу путешествовать от груди к животу. Но я не могу остановить поток вопросов; они нахлынули и давят на меня из темноты.

—

Что с нами будет?

—

спрашиваю я.

Он отстраняется, вздыхает, и протирает свои глаза.

—

Я не знаю что ты…

—

Начинает он, и затем осекается, восклицая,

—

Черт побери! Смотри, Ханна. Светлячки.

Я поворачиваюсь в ту сторону, куда он смотрит. Какое-то время я ничего не вижу. Затем сразу несколько белых вспышек взрывается в воздухе одна за другой. На моих глазах все больше и больше выплывает огоньков из темноты

—

краткие искры кружатся вокруг друг друга, а затем снова погружаются в темноту, гипнотическая картина свечения и угасания.

Откуда ни возьмись я чувствую сильную волну надежды, и я смеюсь. Я нахожу его руку и переплетаю наши пальцы.

—

Возможно это знак,

—

говорю я.

—

Может быть,

—

говорит он и наклоняется, чтобы поцеловать меня снова, и мой вопрос «что с нами будет?»

—

остается без ответа.

Глава 3

Я просыпаюсь, окруженная солнечным светом, со жгучей болью в голове; я не помню, как добралась прошлой ночью до дома. Во рту кислый привкус, я, спотыкаясь, иду в ванную, чищу зубы и умываю лицо. Выпрямившись, я замечаю сине-фиолетовые пятна на шее чуть ниже моего уха

—

крошечные созвездия ушибов и лопнувшие капилляры.

Я не могу в это поверить. Он подарил мне Дьявольский поцелуй.

В школе нас всегда проверяют на поцелуи: мы встаем в одну линию с убранными назад волосами, и миссис Бринн проверяет наши грудь, шею, плечи и ключицы. Поцелуи Дьявола являются признаками нелегальной деятельности, симптомом того, что болезнь укоренилась и распространяется в крови. В прошлом году произошел один случай: в Диринг Оак Парке Уиллоу Маркс была застигнута врасплох с не вылеченным мальчиком, после чего провела несколько недель под наблюдением, когда ее мама обнаружила поцелуй Дьявола на ее плече. Уиллоу забрали из школы, чтобы вылечить ее за восемь месяцев до процедуры, и больше ее не видел никто.

Я рылась в шкафчиках ванной комнаты и, к счастью, нашла старый тюбик тонального крема и желтоватый корректор. За слоем косметики поцелуй выглядит не более, чем светло-голубое пятно на коже, и чтобы скрыть его, я завязываю хвостик над правым ухом. Мне нужно быть очень осторожной в течение нескольких дней, я ходящий знак болезни. Это одновременно и волнующе, и страшно.

Мои родители внизу на кухне. Папа смотрит утренние новости. Несмотря на то, что сегодня воскресение, он одет в деловой костюм и ест свои хлопья стоя. Мама разговаривает по телефону,