— А вы бы, ваше высокопреподобие, бываете в городе-то, шепнули бы таматко в управе-то кому следует… Глядишь, с ваших-то слов, господь бы послал, и намахали бы… ей-богу!.. Какой он учитель!.. Ему свиней только выкармливать — вот его дело, да ребят в гошпиталь отправлять… Опять вон с чимаданом ходит, канарейка-то… Тьфу!..
IX
Дверь из кухни в комнату, где были гости, была закрыта, и оттуда доносился шумный разговор и взрывы смеха.
В кухне были учителева сожительница и сторож Руль, которого она пригласила помочь ей, потому что, как она выражалась, «у меня не двадцать рук» и «не разорваться мне». За труды посулила, когда уйдут гости, «дери их чорт», напоить его водкой. Руль с большой охотой согласился и теперь, находясь в кухне, то и дело с азартом доливал и подогревал небольшой самовар.
— Ты что? — спросила у Ивана работница, стоя около скамейки с засученными по локоть руками и чистя большую, издающую сильный и острый запах селедку.
— Сам-то дома? — спросил Иван.
— Дома… гости у него… А тебе на что он?
— Да так… Кто ж это у него?
— Все тут, — вступился в разговор Руль, — вся шайка… Дьякон, хвершал, писарь, приказчик с барского двора — вся шатия!.. Тебя вот только нету, — добавил он, улыбаясь, — хотели послать, а ты вот, вишь, сам догадался, пришел… Садись… присядь… Закуривай… на кисет — верти.
— Чего садиться-то? — со злостью сказала работница. — Ишь, у нас повернуться негде… Ходят не во-время, диви для этого дня не было.
— Да я, барыня-сударыня, не к тебе пришел!.. Чего ты, больно…
— Да и он тебе не товарищ… Завтра приходи… гости теперича…
— А что мне гости твои?.. Эка невидаль!.. Писарь, фершал… небось, и мы люди… Пришел, стало быть, надо… Не к тебе… К тебе, знамо, не пошел бы!
— Правильно! — сказал Руль. — Садись. Он, небось, сейчас выйдет… то и дело сюда выскакивает… Там у них, — он кивнул на дверь, — война идет… Порт-Артур берут… и водка, и пиво — валяй велела… Гляди, ужо отца дьякона, не миновать, придется за ноги вытаскивать… Небось, радешенек, дорвался… Ишь, ржет, жеребец стоялый! Рюмкой-то не пьет, а все стаканом… Выпьет стакан, оботрет на лысине пот, другой ему давай… Не скоро споишь чорта, здоров! Потом она у него, знать, выходит, не иначе…
— Натура такая… впился….
— Не иначе так… другому подохнуть бы, а он — ничего. Я раз, братец ты мой, какая штука, — начал было он, закурив трубку, да не докончил, потому что в это время дверь из комнаты отворилась, и в кухню вскочил учитель.
— Давай селедку-то, — шопотом сердито сказал он. — Копайся тут… Кор-о-о-ва!..
— Что мне, разорваться, что ли? — в тон ему ответила кухарка. — У меня, чай, не двадцать рук… Вас, чертей, много, а я одна…
— Ну, ну, разговаривай!.. Поговори еще!..
— А что ж ты мне?.. Наплевать-то я на тебя хотела…
Учитель промолчал.
— Евграф Николаевич, — сказал Иван, поклонившись, — с праздником!..
— А-а-а! — воскликнул учитель, обернувшись. — Иван… ты что, брат, а?.. Что хорошенького скажешь?
— Да так… зашел вот… хотел насчет почитать спросить… День вашего рожденья! — добавил он, поклонившись опять, — поздравляю… Дай, господи, пожить с нашей доли поболе.
— Спасибо, спасибо, брат! Только уж извини, мне теперь некогда с тобой заниматься… гости у меня… Приходи завтра… Не могу тебя сейчас принять…
— Известно, где же нам? — сразу почувствовав обиду и злость, произнес Иван. — Где нам, дуракам, чай пить?.. Нешто мысленно!..
— Правильно! — поддакнул Руль.
— Погоди, — посмотрев на Ивана и, вероятно, заметив его злость, сказал учитель. — Я сейчас… постой…
Он повернулся и ушел из кухни в комнату.
— К разу попал, — сказал Руль, обращаясь к Ивану, — банка тебе… сейчас вынесет…
— На кой она мне чорт? — все больше и больше чувствуя злость, произнес Иван, — что я, христа-ради пришел, что ли?..
— Эва, чудак! — воскликнул Руль. — Дают — бери, а бьют, так беги…
Иван промолчал. В это время дверь отворилась, и в кухню снова вошел учитель, держа в руке большой чайный стакан, наполненный водкой.
— На-ко, — сказал он, подавая стакан Ивану, — тяпни!..
Иван молча, сердито сдвинув брови, смутно понимая, что делает нехорошо, и все больше и больше сердясь, принял этот стакан и сразу, не отрываясь, выпил весь до дна.
— Вот и отлично, — воскликнул учитель, — итти домой веселее! Еще не хочешь ли?
— Спасибо! — едва переводя дух, вымолвил Иван. — Много довольны… гостей угощай… спасибо, уважил!
— Да ты никак сердишься, а? Чудак, не могу же я тебя к ним пригласить!.. Обидятся… скажут: «Вот привел»!..
— Где уж нам! — как-то сразу опьянев, ответил Иван, — где уж!.. Вы — господа, а мы — сволочь… Гм! А ко мне вон, небось, придешь, у порога не подношу, за стол сажаю!
— Да будет тебе! Хошь, еще поднесу — и ступай с богом.
— Чего ему подносить-то? — вступилась в разговор работница. — Будет с него… подали баранку — ступай вон!.. Поднесешь ему, а он нажрется, будет здесь валяться, как падаль какая… блявать начнет, а я подчищай за каждым чортом. Видали мы эту падаль-то…
Иван обернулся к ней и посмотрел. Она глядела на него прищурясь и скалила зубы. Иван почувствовал сразу, как у него что-то прихлынуло к горлу и стало душить. Он весь затрясся и, захлебываясь, стараясь выговорить: «Я падаль… так я падаль», размахнулся и ударил ее кулаком по лицу…
— О-о-о-х! — охнула она и упала на пол, уронив скамейку.
— Вот тебе падаль! Вот тебе падаль! — зарычал Иван не своим голосом, превратившись сразу в какого-то страшного зверя и забывая все. — Я тебе покажу падаль!.. Я тебе покажу!.. Убью!..
— Хо-хо-хо! Ох, хо-хо-хо! — заржал довольный Руль. — Ловко!..
Учитель схватил обезумевшего, ругавшегося Ивана сзади за руки и начал толкать в дверь.
— Сволочи вы все-то тут! — орал Иван, упираясь. — Я зачем пришел? Ты думаешь, вина твоего не видал?.. Я так пришел… думал поговорить… думал время провесть… А вы вона!.. Сволочи!..
Ему вдруг стало так горько и обидно и жалко самого себя, что он заплакал.
— Иди, иди, иди! — кричал учитель, толкая его сзади…
— Не толкайся… пусти!.. Пусти, говорят! Я и так уйду — без толканья…
— Уходи! Уходи! Уходи! Ну тебя к чорту!.. У меня гости…
— А-а-а, гости!.. У тебя гости, а я, стало быть, не гость… не человек я… мужик… конфузно! Ко мне, небось, придешь — мне не конфузно…
— Приходи трезвый…
— А-а-а, трезвый! А-а-а, трезвый… А ты знаешь — может, не я пью-то, а горе мое пьет!.. Сладко мне, сладко!.. Ты не толкайся! — закричал он еще шибче, вырвавшись и грозя кулаком. — Помни… помни, сволота проклятая!.. Провалиться бы вам всем тут, дармоедам!..
Он, шатаясь, вышел, хлопнув за собой дверь.
