гренадерскими широченными плечами, тяжелой большой головой индийского божества.
— Здравия желаю, товарищ генерал.
Скубилин молча кивнул, показал Игумнову на стул сбоку, у приставного стола; желание наказать наглеца, пока тот поднимался по лестнице, еще больше возросло. Их отношения были испорчены еще раньше — во время дела Гийо, арестованного директора вокзального ресторана.
— Слушаю тебя, капитан. Говори.
Игумнов коротко пересказал обстоятельства убийства в вагоне Москва — Бухара.
— …Перед убийством в вагон попросился парень в джинсовом костюме. Он помогал носить коробки с платками. После убийства — сразу исчез.
— Знаю не хуже тебя! Еще что?
— Это Пай-Пай. Поездной вор. К нам обратилась пожилая женщина, он совершил у нее в поезде кражу денег…
— Кража зарегистрирована?
— Нет.
— И ты говоришь об этом мне! Начальнику управления! Приказ министра знаешь, что тебе положено за это?
— Этот вор совершил также кражу у Больших Боссов… Вы о ней знаете!
— Ты о чем это?
Игумнов отбросил дипломатию:
— Мне нужны списки пассажиров!
Скубилин сразу сообразил, о чем речь.
— Списки пассажиров?
— Поезда Новосибирск — Москва. Вы лично их получили! — Игумнов не дал ему времени отказаться, иначе Скубилину пришлось бы признать, что он не только злоупотребил положением, но и солгал подчиненному. — Убийца ехал в десятом…
— Так…
Следовало признать: Скубилин — если требовали обстоятельства — умел и быстро перестраиваться. Борьба за существование в Системе научила многому.
— Объяснись, капитан…
Игумнов бросил на стол свой козырной туз.
— После убийства в вагоне Москва — Бухара во дворе своего дома зарезан иностранный дипломат… Шифровальщик посольства. Али Шариф. Иначе — Хабиби…
— И что?
— А то, что МУР или КГБ обратят внимание на то, что оба убитых связаны со спекуляцией импортными платками… Проводник вагона по приметам узнал Голубоглазого…
Скубилин был само внимание.
— С каким поездом ехал из Новосибирска Голубоглазый — известно! МУР или КГБ возьмут за хобот бригадира поезда Новосибирск — Москва, и он с ходу выложит про списки пассажиров, про то, кому он передал. Ну и остальное. Про кражу у большого начальства…
— Ничего я не знаю…
Скубилин все понял. Он поднял со стола одиноко лежащую скрепку, подержал, бросил на сукно стола.
— Какой тебе нужен вагон?
— Десятый, купейный.
Начальник управления открыл сейф. Списки находились в тонкой прозрачной папке. Скубилин вытащил нужные страницы, перенес на стол.
— Который тут?
— Восемнадцатое место…
Игумнов скользнул глазами по тетрадной — в клетку — странице. Этимология клички Пай-Пая лежала на поверхности: «Пай-кин… Па-вел… „Пай-Па…“ Хорошевское шоссе… дом… корпус… квартира…»
Подполковник Омельчук не успокоился, пока из Шанги не вернулся назад в Шарью, в линейное отделение милиции, не убедился в том, что Созинов, а значит, и документы Больших Боссов на месте. Перед поездом сидели в вокзальном ресторане, уютном, с высоким, не по нынешним временам, потолком; с выходами на три стороны — в зал для транзитных, на перрон и на площадь; за стеной дежурного по линейной милиции. Виталька, старший опер, действовал абсолютно бескорыстно, в традиции здешних мест. Как ни спешили, успел положить в кейс к Омельчуку картовников и шанежек, и даже бутылку «Российской». Проследил, чтобы по дороге заскочили в гостиницу — за плащом. Акт министерской проверки был подписан тут же, за столиком. Омельчук лишь мельком взглянул в него: «Все по форме! Перечень копеечных придирок… Мелкие — от одного до трех дней — нарушения сроков рассмотрения заявлений, задержки с уведомлениями о принятых по ним решениях… Все как везде!»
Начальник линейного отделения Пал Михалыч был опытный служака — знал, что требуется!
«Бесцветный акт! Но вот то, без чего не обходится ни одна проверка такого уровня, отсутствует — нет фактов укрытия от регистрации заявлений о преступлениях! Не обнаружены!»
Тут и дураку ясно: при желании Омельчук мог накопать их сколько угодно — достаточно было обратиться к медицине: сколько доставлено избитых, с сотрясением головного мозга, с ножевыми ранениями… А потом сопоставить с журналом возбужденных уголовных дел! Ноль целых ноль десятых!
— Все хорошо… Поздравляю!
Омельчук подписал акт, тут же забыл о нем.
— Разрешите ваше перевозочное требование, товарищ подполковник, — попросил помощник дежурного.
— Ах, да! И командировочное отметить.
— Сейчас сделаем!
Помощник вернулся уже через несколько минут.
— Ваш билет! Вот командировочное… С Пал Михалычем вместе, в одном купе. Две нижние полки… С бригадиром поезда договоримся: ночью к вам никого не подселят! Отдыхайте!
Вскоре появился и сам начальник — в светлом костюме, в шляпе. Дежурный сержант принес и поставил коричневый мягкий чемодан производства ЧССР — с двумя ремнями, распадающийся на две половинки- горбушки.
«Интересно, где он повезет документы? — Омельчук задумался. — При себе? Вряд ли! Скорее, в чемодане… Это будет посложнее!»
Встретились как друзья. Созинов заказал бутылку красного. Перед тем как разлить, обернулся к старшему оперу:
— Ты бы зашел к ребятам в дежурку, Виталий… Может, им чего нужно помочь? — Было неудобно выпивать с подчиненным публично. В Шарье обоих хорошо знали.
— Понял, Пал Михалыч… — Старший опер улыбнулся снисходительно, подмигнул проверяющему: «Я же говорил!»
Пошел к дверям.
— Хороший парень, — Омельчук посмотрел вслед.
— Все хорошие, когда бы не пили! А так — только за ними глаз да глаз!
За столом открылись интересные подробности:
— Я почему в Подмосковье еду… — заметил начальник отделения. — У меня теща в Ступине! Под Москвой. Седьмой десяток… Они — там, мы — здесь.
Омельчук сразу намотал на ус.
— А насчет перевода не думал? В Кашире, как мне известно, начальник на пенсию собирался. Это рядом со Ступином!
— Мало ли!.. Никто меня не знает на Московской дороге.
— Из Москвы ехать туда кандидатов не густо! А тут опытный готовый начальник… Хочешь, сосватаю?
— Конечно!
