солнцем сожгло, а у бедного мужика вырос хлеб густой, высокий, колосистый. Прокормился мужик до нови, и осталось еще много хлеба. На лето научил работник мужика посеять хлеб на горах. И выпало дождливое лето. У людей хлеб повалился, попрел, и зерна не налило, а у мужика на горах обломный хлеб уродился. Осталось у мужика еще больше лишнего хлеба. И не знает мужик, что с ним делать.
И научил работник мужика затереть хлеб и вино курить. Накурил мужик вина, стал сам пить и других поить. Пришел чертенок к набольшему и стал хвалиться, что заслужил краюшку. Пошел набольший посмотреть.
Пришел к мужику, видит — созвал мужик богачей, вином их угощает. Подносит хозяйка вино гостям. Только стала обходить, зацепилась за стол, пролила стакан. Рассердился мужик, разбранил жену.
— Ишь, — говорит, — чертова дура! разве это помои, что ты, косолапая, такое добро наземь льешь?
Толконул чертенок набольшего локтем: «Примечай, — говорит, — как он теперь не пожалеет краюшки».
Разбранил хозяин жену, стал сам подносить. Приходит с работы бедный мужик, незваный; поздоровался, присел, видит — люди вино пьют; захотелось и ему с устали винца выпить. Сидел-сидел, глотал-глотал слюни, — не поднес ему хозяин; только про себя пробормотал: «Разве на всех вас вина напасешься!»
Понравилось и это набольшему черту. А чертенок хвалится: «Погоди, то ли еще будет».
Выпили богатые мужики, выпил и хозяин. Стали они все друг к дружке подольщаться: друг дружку хвалить и масленые облыжные речи говорить.
Послушал, послушал набольший, — похвалил и за это: «Коли, — говорит, — от этого питья так лисить будут да друг дружку обманывать, они у нас все в руках будут». — «Погоди — говорит чертенок, — что дальше будет; дай они по другому стаканчику выпьют. Теперь они, как лисицы, друг перед дружкой хвостами виляют, друг дружку обмануть хотят, а погляди, сейчас как волки злые сделаются».
Выпили мужики по другому стаканчику, стала у них речь погромче и погрубее. Вместо масленых речей стали они ругаться, стали друг на дружку обозляться, сцепились драться, исколупали друг дружке носы. Ввязался в драку и хозяин, избили и его.
Поглядел набольший, и понравилось ему и это.
— Это, — говорит, — хорошо.
А чертенок говорит: «Погоди, толи еще будет! Дай они выпьют по третьему. Теперь они как волки остервенились, дай срок, по третьему выпьют, то как свиньи сделаются».
Выпили мужики по третьему и посолодели совсем. Бормочут, кричат сами не знают что и друг дружку не слушают. Пошли расходиться — кто порознь, кто по двое, кто по трое, — повалялись все по улицам. Вышел провожать гостей хозяин, упал носом в лужу, измазался весь, лежит, как боров, хрюкает.
Еще пуще понравилось это набольшему.
«Ну, — говорит, — хорошо питье ты выдумал, заслужил краюшку. Скажи ж ты мне, — говорит, — как ты это питье сделал? Не иначе ты сделал, как напустил туда сперва лисьей крови: от нее-то мужик хитрый, как лисица, сделался. А потом — волчьей крови: от нее-то он обозлился, как волк. А под конец подпустил ты, видно, свиной крови: от нее-то он свиньей стал».
— Нет, — говорит чертенок, — я не так. Я ему всего только и сделал, что хлеба лишнего зародил. Она, эта кровь звериная всегда в нем живет, да ей ходу нет, когда хлеба с нужду рожается. Тогда он и последней краюшки не жалел, а как стали лишки от хлеба оставаться, стал он придумывать, как бы себя потешить. И научил я его потехе — вино пить. А как стал он Божий дар в вино курить для своей потехи, поднялась в нем и лисья, и волчья, и свиная кровь. Теперь только бы вино пил, всегда зверем будет.
Похвалил набольший чертенка, простил его за краюшку хлеба и у себя в старших поставил.
Кающийся грешник
И сказал Иисусу: помяни меня. Господи, когда приидешь в царствие Твое. — И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю
Жил на свете человек 70 лет, и прожил он всю жизнь в грехах. И заболел этот человек и не каялся. И когда пришла смерть, в последний час заплакал он и сказал: «Господи! как разбойнику на кресте, прости мне!» Только успел сказать — вышла душа. И возлюбила душа грешника Бога, и поверила в милость Его, и пришла к дверям рая.
И стал стучаться грешник и проситься в Царство Небесное.
И услыхал он голос из-за двери:
— Какой человек стучится в двери райские? и какие дела совершил человек этот в жизни своей?
И отвечал голос обличителя, и перечислил все грешные дела человека этого, и не назвал добрых дел никаких.
И отвечал голос из-за двери:
— Не могут грешники войти в Царство Небесное. Отойди отсюда.
И сказал человек:
— Господи! голос Твой слышу, а лица не вижу и имени Твоего не знаю.
И ответил голос:
— Я — Петр-апостол.
И сказал грешник:
— Пожалей меня, Петр-апостол, вспомни слабость человеческую и милость Божию. Не ты ли был ученик Христов, не ты ли из самих уст Его слышал учение Его и видел пример жизни Его? А вспомни, когда Он тосковал и скорбел душою и три раза просил тебя не спать, а молиться, и ты спал, потому глаза твои отяжелели, и три раза Он застал тебя спящим. Так же и я.
А вспомни еще, как обещал Ему Самому до смерти не отречься от Него и как ты три раза отрекся от Него, когда повели Его к Каиафе. Так же и я.
И вспомни еще, как запел петух и ты вышел вон и заплакал горько. Так же и я. Нельзя тебе не впустить меня.
И затих голос за дверьми райскими.
И, постояв недолго, опять стучаться грешник стал и проситься в Царство Небесное.
И послышался из-за дверей другой голос и сказал:
— Кто человек этот? И как жил он на свете?
И отвечал голос обличителя, и опять повторил все худые дела грешника, и не назвал добрых дел никаких. И отвечал голос из-за двери:
— Отойди отсюда: не могут такие грешники жить с нами вместе в раю.
И сказал грешник:
— Господи, голос Твой слышу, но лица Твоего не вижу и имени Твоего не знаю.
И сказал ему голос:
— Я — царь и пророк Давид.
И не отчаялся грешник, не отошел от двери рая и стал говорить:
— Пожалей меня, царь Давид, и вспомни слабость человеческую и милость Божию. Бог любил тебя и возвеличил пред людьми. Все было у тебя — и царство, и слава, и богатство, и жены, и дети, и увидел ты с крыши жену бедного человека, и грех вошел в тебя, и взял ты жену Урия, и убил его самого мечом амонитян. Ты, богач, отнял у бедного последнюю овечку и погубил его самого. То же делал и я.
И вспомни потом, как ты покаялся и говорил: «Я сознаю вину свою и сокрушаюсь о грехе своем». Так же и я. Нельзя тебе не впустить меня.
И затих голос за дверьми.
И, постояв недолго, опять стал стучаться грешник и проситься в Царство Небесное. И послышался
