без боли — воздух, казалось гудевший жизнью, как если бы переливчатое сверкание висящих в нем насекомых являло собой электрическое поле, заряжавшее напряжением все, что в него попадало. Время от времени Блэар останавливался, чтобы скинуть с плеча рюкзак, достать новую подзорную трубу и навести ее на парящего под полуразрушенной каменной пирамидой[68] ястреба или на пощипывающего вереск ягненка.
Наконец в поле зрения его трубы попал холм под белыми и неподвижными, словно колонны, облаками, где ветер трепал траву вокруг расположившихся на ней участников пикника. Как и в прошлый раз, траву покрывал принадлежащий семейству Хэнни восточный ковер. Леди и Лидия Роуленд опять были разодеты так, что походили на живую выставку цветов. Ансамбль матери обыгрывал в бархате розовато-лиловые тона американской астры, а крепдешиновое платье дочери — бледно-лиловые оттенки сирени. Золотистые волосы Лидии скрывала шляпа от солнца. Приглушенные цвета отражали то двусмысленное положение, в котором пребывало теперь это семейство. Мужчины — Хэнни, Роуленд, Леверетт — были в черном. Сонные мухи лениво ползали по остаткам утки в горшочках, пикантного пирога, бисквитов и по недопитым чашкам кларета. В воздухе висел мускусный запах пороха.
При виде Блэара на лице леди Роуленд появилось раздраженное выражение, а похожая на позолоченную статую Лидия завертела головой в поисках подсказки, как ей следует себя держать.
— Только этого типа нам не хватало, — проговорил Роуленд.
Сидевший на ковре Хэнни выпрямился и прикрыл рукой глаза. Блэар обратил внимание, что внешность его носила следы некоторой подзапущенности: подбородок епископа покрывала короткая серебристо-белая щетина.
— Очень хорошо. Вот кто нас подбодрит. Мы все безутешны, а вы, Блэар, похоже, полностью пришли в себя. Выздоровели, побрились, весь розовенький.
— Больше того, получил расчет, — добавил Блэар. — Успел экипироваться, чувствую себя уже на полпути в Африку, и все это благодаря вам. Мне жаль, что так получилось с вашей дочерью.
— Это было полной неожиданностью.
— И огромным разочарованием, — добавила леди Роуленд. В голосе ее, однако, не чувствовалось признаков разочарования. А в уголках рта притаилось нечто, похожее скорее на удовлетворение.
Лидия блистала, как предназначенный для украшения торжественного стола букет, который вдруг вынесли на улицу.
— Когда вы уезжаете? — спросила она.
— Завтра. Ваш дядя любезно нанял меня завершить начатое мной исследование шахт Золотого Берега, хотя я подумывал остаться еще на некоторое время здесь, чтобы отыскать следы моей матери и ее семьи. Она была родом отсюда. Возможно, другого шанса сделать это у меня уже не будет.
— Я вообще удивлен, что вы пробыли здесь так долго, — произнес Хэнни.
— Страна хороша, и место чудесное.
— От старого убежденного «африканца» это комплимент, — заметил Роуленд. — Считайте, что вы из могилы выкарабкались. Я слышал, вы целую неделю прожили в нашем старом доме, прежде чем вернуться в «Минорку». Воистину, заполонили собой все вокруг. Так сказать, наш чернокожий родственник.
— Что, мышьяк еще не кончился?
— Аптекарь — хороший человек. Да вы его и сами знаете.
— Да, это то общее, что нас объединяет.
— Первое и последнее. Как у вас с юмором?
— Впитал с молоком матери.
— Начальник полиции Мун рассказал мне о двух шахтерах, которые свалились пару недель назад, среди ночи, в ствол шахты Хэнни. Их нашли утром, когда подняли клеть. Оба они были мертвы: если верить следователю, получили смертельные травмы от удара при падении и ударов об стенки ствола во время падения.
— Какая ужасная история, — проговорила леди Роуленд. — А зачем начальник полиции беспокоит вас подобными рассказами?
— Он знает мой интерес ко всему необычному.
— Что необычного в двух свалившихся в колодец пьяницах?
— Необычно то, что два опытных шахтера свалились в ствол той самой шахты, где они работали. И эти же два человека проявили себя героями во время январского взрыва на этой же шахте. Разве это не ирония судьбы?
— Или басня с моралью, — сказал Блэар.
— А в чем же мораль? — Голос Лидии прозвучал явно растерянно.
— Этого, дорогая, мы никогда не узнаем, — ответила леди Роуленд. — Такие люди ведут очень специфический образ жизни.
Но Роуленд еще не закончил:
— Это произошло той же ночью, когда исчезла Шарлотта, так что тут есть и ирония, и совпадение. Возможно, именно на совпадение и следует обратить внимание.
— Тогда между ними должна была бы быть какая-то связь, — вступил в разговор Леверетт. — Шарлотта не знала этих шахтеров, скорее всего, даже никогда их не видела.
— Она была знакома с шахтерками. По моему настоянию дядюшка закрывает «Дом для женщин».
— Лишь бы вы получили удовлетворение, — заметил Блэар.
— Мне ничто не даст удовлетворения. Я заработал известность и славу. У меня благородное имя; или, по крайней мере, будет. Но у меня такое ощущение, будто мне был обещан сад, в центре которого растет яблоня с известным яблоком. Всю свою жизнь я представлял себе, как вгрызусь зубами в это яблоко, а теперь мне говорят, что сад мой, но яблоко кто-то украл. Это мое удовлетворение украли.
— Уголь, по крайней мере, остался вам, — утешил его Блэар.
— Блэар сам свалился и покалечился несколько недель назад, — проговорил Хэнни. — Я тогда его навещал. Он почти все время был без сознания. Его выздоровление поразительно.
— Благодарю вас, — ответил Блэар. Епископ был прав: даже малярия как будто отпустила его. И моча была теперь не коричневой, а прозрачной, как горный ручей. — Возможно, воздух сделал свое дело.
— Вам надо бы поселиться в Уигане постоянно, — сказала Лидия.
— Я подумываю над этим. Покончить с золотоискательством и заняться поисками угля у себя под боком.
— А что именно вам известно о вашей матери? — спросила Лидия.
— Ничего. Мы плыли в Америку, когда она умерла. На корабле она говорила, что родом из Уигана. Могла быть здесь горничной, фабричной работницей, продавщицей, шахтеркой.
— Должно же было быть имя на багаже или еще на чем-то, — заметила леди Роуленд.
— У нее не было багажа. Если у нее и были какие-нибудь бумаги, она их порвала или выбросила.
— Влипла в какую-нибудь историю, — предположил Роуленд. — Или, возможно, не хотела, чтобы вы со временем вернулись и стали беспокоить родственников.
— Я тоже всегда так думал, — произнес Блэар. — И тем не менее я здесь.
Хэнни налил Блэару бокал вина, тот принял его, но остался стоять.
— Видели бы вы, какой Роуленд стрелок, — сказал епископ. — Просто поразительно. Он тут всех зверей перебил.
— Мы с ним охотились вместе в Африке. Там он стрелял и по людям.
— За ваше здоровье, — обратился к Блэару Леверетт, подняв свой бокал. — Я рад, что вы еще здесь.
Леверетт ни словом не упомянул о том, что две недели назад, когда все считали Блэара слишком больным и неспособным подняться с кровати, тот появлялся в конюшне и брал у него коляску.
— Любопытно, — задумчиво проговорил Хэнни. — Мы вечно опасались, как бы Шарлотта не появилась на обеде или на пикнике. А теперь я прихожу к мысли, что она всегда была центром любого события. Без нее все кажется каким-то бессмысленным.
— Жизнь продолжается, — заключила леди Роуленд.
— Но другая жизнь. — Хэнни наблюдал за тем, как Роуленд открывал коробку с патронами. — Племянник, у вас руки дрожат.
