за день вы слишком устали.
— Нет, — отказалась Блейз. — Я посижу с ней, пока не захочу спать. Геарта — моя подруга, капитан. Я не могу бросить ее, она бы меня не оставила.
Капитан кивнул и отправился в другой конец сарая, где мужчины расседлывали коней и готовились ко сну, завернувшись в плащи. Пятеро, которые не переболели потницей, улеглись снаружи — в том числе и помощник конюха.
Блейз сидела, терпеливо обмывая лицо горничной прохладной водой. Бедняжка Геарта буквально горела, и, несмотря на все старания Блейз, жар не утихал. Но Блейз не прекращала работы, окуная чистую тряпку в воду, пока та не замутилась от пота, сбегавшего струйками по телу Геарты, пропитывающего кофточку и плащ. Спустя несколько часов Геарта начала трястись, и Блейз накрыла ее своим плащом, но так и не сумела остановить дрожь. Так продолжалось всю ночь, пока наконец Блейз не увидела свет, проникающий сквозь щелястые стены сарая, и не поняла, что пришло утро. Геарта была еще жива, но ей становилось все хуже.
— Почему же вы не разбудили меня, миледи? — упрекнул капитан, подходя к ней. — Если с вами что- нибудь случится, эрл спустит с меня шкуру.
Блейз улыбнулась ему.
— Я не устала.
— И все-таки вам пора отдохнуть. Уже светает, посыльные готовы в путь.
— Пусть перекусят на дорогу, — забеспокоилась Блейз.
— Прошлой ночью у нас осталась еда — мы отдадим ее посыльным. С ними ничего не случится. Я присмотрю за вами и Геартой, но вы должны отдохнуть, — капитан укрыл ее плащом и указал на дальний пустынный угол сарая.
Блейз не стала спорить, ибо вдруг поняла, что смертельно устала. Как хорошо, что капитан заметил это. Блейз с удовольствием вытянулась на сене, закутавшись в плащ, и немедленно заснула. Она не знала, сколько проспала, но ее разбудил слуга, принесший хлеб, сыр и куриную ножку.
Очевидно, капитан не забывал заботиться об остальных.
Блейз медленно жевала, ожидая, пока прояснятся мысли.
Покончив с едой, она выскользнула из сарая и нашла укромное место, чтобы облегчиться. Близился вечер, и день был таким же ясным, как два предыдущих.
Вернувшись в сарай, она обнаружила, что капитан еще сидит рядом с Геартой.
— Как она? — спросила Блейз, вглядываясь в измученное лицо горничной.
— Еще жива. Она — крепкая женщина, миледи. По-моему, она выживет, если уж продержалась так долго. Это добрый знак.
— Вам надо перекусить, — заметила Блейз; — Я присмотрю за ней.
Капитан ушел, а Блейз присела рядом с Геартой. Она лежала спокойнее, чем прошлой ночью, и Блейз не знала, радоваться этому или пугаться. Несмотря на то, что лицо служанки покрывал пот, он был не таким обильным, как ночью, и дрожь прекратилась.
Милая Геарта! Она была для Блейз не только горничной, но и подругой и наперсницей — с тех пор, как Блейз появилась в Риверс-Эдже. Со своей материнской мудростью Геарта умела решить любое затруднение. Она не могла умереть! Просто не могла! Блейз вспомнила об Эдмунде и поклялась сберечь Геарту, живое свидетельство ее прошлого.
«Милосердный Боже, — молча молилась она, — Тебе ни к чему моя Геарта, а мне без нее не обойтись». Будет ли услышана эта молитва? Блейз этого не знала. «Пресвятая Богородица, сохрани мою Геарту». Она окунула тряпку в ведро с холодной водой, выжала ее и положила на лоб горничной. Геарта лежала неподвижная и бледная, ее дыхание стало затрудненным и хриплым. Вскоре она вновь начала дрожать, и только двое мужчин могли удерживать ее на месте, чтобы она не поранилась в припадке. Блейз кусала губы до тех пор, пока они не начали кровоточить. Чем бы она ни пыталась помочь Геарте, та не приходила в себя, и приступы обильного пота чередовались у нее с приступами дрожи.
Все, что оставалось Блейз, — сидеть рядом с горничной, время от времени поить ее и обтирать влажной тканью.
Наступила ночь. Капитан отправил одного из своих людей сменить Блейз и вывел ее из сарая в теплые сумерки, напитанные ароматом медуницы. Почти сразу Блейз воспрянула духом — вечер был так чудесен. Ради такого вечера стоило жить. Он обещал еще более прекрасное завтра. Наверняка ее молитвы будут услышаны!
С постоялого двора вернулись слуги с едой и флягой эля. Капитан устроил свою хозяйку на трехногом табурете, обнаруженном в сарае, и подал оловянную тарелку с куском пирога с крольчатиной — еще горячим, только что из печи, с хрустящей коричневой корочкой, теплым домашним хлебом, ломтиком острого твердого сыра и вложил в другую руку оловянный кубок пряного темного эля.
— Справитесь с этим — получите еще, — с улыбкой пообещал капитан.
Блейз поблагодарила его и принялась за еду, в одну минуту проглотив пирог, — она вдруг обнаружила, что проголодалась. Хлеб она съела, положив на него сыр. Закончив, она подобрала с тарелки последние крошки, но все еще была голодна и подошла туда, где сидели капитан и остальные слуги. Ей дали ветчины, еще хлеба и сыра, и, наконец насытившись, Блейз сонно зевнула и попросила капитана:
— Я посплю до полуночи, а потом разбудите меня — я посижу с Геартой. Только не забудьте, капитан.
— Я непременно разбужу вас, миледи.
Блейз вернулась в сарай, завернулась в плащ капитана и быстро заснула. Проснулась она внезапно, ощутив на плече руку капитана.
— Как она?
— По-старому, миледи, — ответил капитан, — но с каждым часом шансов на то, что она выживет, прибавляется.
Завтра здесь будут эрл и его люди. А что касается мистрис Геарты, она либо выживет, либо умрет — потница редко длится больше двух дней.
Ночь тянулась с мучительной медлительностью. Единственными признаками жизни в сарае были храп спящих мужчин и шорох крыс в соломе. Время от времени Блейз осторожно снимала нагар со свечки — ее единственного источника света, — боясь, что искра попадет в сено, которым был набит сарай. Геарта то и дело стонала, однако страшная дрожь прекратилась. Жар по-прежнему не утихал, но пот, который прежде лился с нее ручьем, сменился влажной испариной.
Ближе к рассвету Блейз с трудом удавалось держать глаза открытыми. Набитый желудок не способствовал бодрствованию. Несколько раз ее голова клонилась на грудь, дважды она плескала себе на лицо воду из ведра, чтобы взбодриться. Наконец, не в силах удержаться, она задремала и проснулась внезапно от гробовой тишины в сарае, где вдруг стихли все звуки. Перепугавшись, она протянула руку и коснулась лба Геарты — она слышала, что горничная еще дышит, но ее дыхание было очень слабым.
— Миледи?
Голос Геарты! Слабый, едва уловимый, но тем не менее голос Геарты! К тому же впервые за несколько дней она открыла глаза и смотрела прямо на Блейз.
— О Геарта, ты жива! — радостно воскликнула Блейз. — Ты жива, ты выжила!
Геарта с трудом улыбнулась хозяйке, а затем, закрыв глаза, погрузилась в почти здоровый сон.
— Она выжила, — заявил капитан, присев рядом с Блейз. — Теперь ей нужен только отдых, но потница, хвала Богу, оставила ее в покос!
Блейз расплакалась от счастья, а капитан поднялся и стал смущенно переминаться с ноги на ногу. Инстинкт повелевал ему утешить женщину, но рассудок запрещал это — ведь Блейз была его госпожой. К радости капитана, она вскоре успокоилась.
— Со мной все хорошо, капитан, — сказала она, — но если бы кто-нибудь мог посидеть с Геартой, я вышла бы подышать свежим воздухом, — не дожидаясь ответа, она поднялась и вышла навстречу разгорающемуся дню.
Рассвет только начинался, и небо на востоке приобрело оранжево-алый оттенок, который сменился кораллово-розовой полосой, а затем — густо-лиловой. Она переходила в лавандовую и окаймлялась золотой лентой, протянувшейся вдоль всего горизонта. Блейз с восторгом смотрела на небо, возвещающее
