отчетливей – доказательство шло от посылок к следствиям.
– Нет, какая мощная мыслительная работа! – снова не выдержал Генрих. – Этот парень так погружен в вычисления, что не видит ни одного окружающего предме… Что это?
На экране возникло изображение старинной улицы – кривая, круто уходящая вверх мостовая, трехэтажные красные дома с балкончиками и флюгерами, в отдалении – крестьянская телега, запряженная быком. По улице шел толстый человек в берете и темном плаще, из-под плаща выступал кружевной воротник. У человека было обрюзгшее лицо, под глазами багровые мешки, губы зло кривились. В руке он держал суковатую палку.
– Вы так задумались, господин советник Ферма, что не видите, как наталкиваетесь на прохожих, – сказал человек в берете и стукнул палкой по булыжнику. Голос у него был под стать лицу – хриплый, сварливый. – Скажите спасибо, что столкнулись со мной, а не со стеной, а не то у вас появилась бы на лбу преогромнейшая шишка!
С экрана зазвучал другой голос, растерянный и добрый:
– Простите, господин президент парламента, я временами бываю… Поверьте, я очень смущен!…
– Рад за вас, что вы смущены своей бестактностью, Ферма, – продолжал человек в кружевном воротнике. – И что вы временами «бываете», я тоже знаю. Весь вопрос, где вы бываете. Бывать на службе вы не имеете времени. Ну-с, я слушаю. О чем вы размышляли?
– У меня сегодня счастливый день, господин президент. Я наконец осуществил давно задуманное!
– Вот как, счастливый день? Осуществили задуманное? А что вас так обрадовало, Ферма? Неужели вы задумали разобраться наконец в том ворохе дел, что накопился у вас в ратуше, и осуществили задуманное? Неужели теперь никто не будет тыкать в вас пальцем как в лентяя? Ферма, может быть, вы задумали взяться за ум, как этого требует ваше благородное происхождение и незаурядные знания, а также общие пожелания граждан нашего города, и осуществили это? О, если это так, Ферёма, я вместе с вами воскликну: «Да, он имеет право быть счастливым!» Что же вы опустили голову?
– Господин президент… Я сегодня нашел доказательство одной замечательной теоремы, и какое доказательство!
Толстяк взял за локоть невидимого на экране Ферма.
– Сделаем шаг в сторону, господин советник. Вот цирюльня нашего уважаемого Пелисье, вот его реклама – уличное зеркало. Вглядитесь в зеркало, Ферма, и скажите, что вы видите?
– Странный вопрос, господин президент! Я вижу себя.
Теперь с экрана глядел второй собеседник – худое, удлиненное лицо, высокий, плитою, лоб, резко очерченный нос над крохотными, ниточкой, усиками, черные волнистые – свои, а не накладные – волосы, белый, платком, льняной воротничок.
– Я видел его портрет в музее, – прошептал Генрих. – Как похож!
– Какие лучистые глаза! – отозвался Петр. – И какое благородство и доброта в лице!
– Вы мешаете слушать! – пробормотал Рой. – Глаза как глаза – глядят!
А люди на экране продолжали беседу:
– Я скажу вам, что вы увидели в зеркале, Ферма. Вы увидели удивительного мужчину – не добившегося положения в обществе, теряющего любовь невесты, уважение окружающих… Вот кого вы увидели, Ферма! И после этого не твердите мне о дурацких доказательствах каких-то дурацких теорем. Я друг вам и как друг говорю: вы конченый человек, Ферма! Вся Тулуза издевается над вами! Арифметикой Диофанта в наше время не завоевать ни денег, ни положения, ни любви. Оставьте это старье древним грекам, которые находили в цифрах и чертежах противоестественное наслаждение, и станьте наконец в уровень с веком. До свиданья, Ферма!
– Одну минуточку, господин президент!.. Я ведь шел к вам, чтобы… Я третий месяц не получаю жалованья, господин президент!
Толстяк снова стукнул тростью о булыжник.
– И еще три месяца не получите! Жалованье! Вас не за что жаловать. Подумайте над моими словами, Ферма.
Толстяк медленно поднимался по крутой улице, а дома стояли неподвижно. Потом дома пришли в движение, теперь улица опускалась. Дома уходили вверх, их сменяли новые – Ферма шел вниз. Улица стала тускнеть, сквозь кирпич стен и булыжник мостовой проступили буквы и знаки – мозг Ферма снова заполнили формулы. Вскоре от внешнего мира не осталось и силуэтов – на экране светило лишь сызнова повторяемое вычисление.
А потом сквозь математические знаки проступила заставленная вещами комната – картины и гобелены на стенах, высокие резные шкафы по углам. В сумрачной комнате, освещенной одним узким окном, всюду виднелись книги – заваливали диван, возвышались горками на полу. Одна, огромная, в кожаном переплете, лежала на столике – на экране руки Ферма перелистывали страницы фолианта.
На пороге комнаты стояла старуха в чепце.
– Отвлекитесь от Диофанта, господин Ферма, – говорила старуха. – Удалось вам достать хоть немного денег? У меня не на что покупать провизию, господин Ферма. Вы меня слышите?
– Слышу, слышу, дорогая Элоиза, – донесся с экрана торопливый голос Ферма. – Я слышу тебя самым отличным… Что ты хочешь от меня?
– Я хочу вас накормить, а на это нужны деньги.
– К несчастью, Элоиза, поход был неудачен. Президент пригрозил, что не будет платить еще три месяца.
– Боже, что вы говорите! Еще три месяца без жалованья!
– Пустяки, Элоиза! Всего девяносто один день. Продай что-нибудь, и мы отлично проведем эти три месяца.
– А что продать? Самое ценное у вас – книги, но вы не разрешаете даже пыль с них стирать.
– И не разрешу, Элоиза! Книги святей икон.
– Не кощунствуйте! Может, продать шкаф?
– Правильно! На что нам так много шкафов?
– А куда вы будете класть свои книги? Я лучше предложу старьевщику господину Пежо наши гобелены.
– Ты умница, Элоиза! Гобелены давно мне надоели. Сейчас я их сниму со стен.
– Постойте, господин Ферма! Я вспомнила, что они закрывают места, где отлетела штукатурка. Лучше шкафы!
– Вот видишь, я первый сказал о шкафах. Зови Пежо, а пока, пожалуйста, оставь меня. У меня важное вычисление.
– У вас всегда важные вычисления. Я должна сказать еще кое-что.
– Говори, только поскорее.
– Вчера у Мари был день ангела. Вы забыли об этом?
– Что? Я забыл о дне ангела своей дорогой невесты? Как у тебя язык повернулся сказать такое! Неразумная Элоиза! Да я вчера только о Мари и думал! Весь день думал о ней.
– И не пошли ее поздравить! Вас пригласили к ней, но вы не явились.
– Ах, черт! Правильно, не пошел… Потому что именно вчера мне явилась великолепная идея, и я немедленно сел ее разрабатывать. Поздравь меня, Элоиза, я добился необыкновенного успеха!
– Все ваши успехи в арифметике не помогут мне сварить даже постного супа. И они не восстановят потерянных надежд на устройство семьи!
– Что ты каркаешь? Какие потерянные надежды?
– Я так хотела вашего счастья, я так любила Мари!..
– Элоиза, твои слезы разрывают мне сердце! Вытри глаза! Ты сказала что-то странное о Мари, я не понял.
– Она недавно приходила, ваша Мари. И она сказала, что по настоянию родителей и по решению своего сердца освобождает вас от вашего обещания… Она раздумала связывать свою жизнь с вашей… Что с вами, господин Ферма?
– Ты что-то спросила, Элоиза? Нет, я…
– Что вы собираетесь делать?
