Заметим, что платило государство колхозам за зерно 70 копеек за центнер, то есть за сто килограммов. Молоко вообще сдавали бесплатно.
Где-то, кем-то было решено, что от каждой крестьянской коровы надо отдать 412 литров молока. И вот бабы, идя с «полден», то есть из пасущегося стада, где они доили своих коров, шли с полными ведрами парного молока туда, где в центре села стоял с металлическими бидонами «сливач», и сливали в эти фляги все свое молоко. Он увозил его на молокозавод, там из молока откачивали сливки, а жиденькую, синенькую водичку возвращали в село и раздавали колхозникам. Называлась эта водичка «обрат». То, что возвратилось обратно.
Были годы, когда колхозникам в нечерноземной полосе (а это большая часть России) выдавали за их работу на колхозных полях по 3–5 копеек в день.
Конечно, устроители колхозов (не будем уж говорить о том, что пришлось уничтожить 10 процентов крестьян — шесть миллионов крестьянских хозяйств, около пятнадцати миллионов человек, — чтобы остальные пошли в колхозы, не будем этого касаться, это особая тема), конечно, устроители колхозов догадывались, что производительность земледелия резко упадет. Что из того? Пусть меньше, но зато ведь совершенно бесплатно!
А чтобы колхозники не разбегались от бесплатного, унизительного труда, не за совесть, а за страх, у них были отобраны паспорта (их вернули только в семидесятые годы).
Западному человеку может быть непонятна эта история с паспортами. В других странах паспорт вроде как бы и не нужен, разве что поехать в другую страну.
Революционеры-экстремисты в своей дореволюционной пропаганде тоже считали паспорт орудием насилия и порождением ненавистного царского режима. Однако, захватив власть, они первым делом ввели обязательные паспорта. А как же осуществлять учет и контроль? Более того, они ввели понятие, которого нет ни в одной стране мира, — прописка. Каждый человек обязан (это существует и до сих пор) жить только там, где он прописан, не имея права менять место жительства. Ну, вот. А у крестьян паспорта отобрали. Казалось бы, это — свобода. Но без паспорта в нашей стране нельзя ни устроиться в гостинице, ни — главное — устроиться на работу. Человек без паспорта — это человек без каких бы то ни было прав. Чтобы закончить с этой «паспортной» темой, напомним, что и в самые беспаспортные времена колхозники ухитрялись исчезать из деревни. Было два основных способа: подкупить председателя колхоза («за бутылку»), чтобы он выдал справку на получение паспорта, и, во-вторых, деревенские парни, отслужив в армии, получали паспорта и в колхоз уже не возвращались. В семидесятые годы паспорта были разрешены, но к этому времени деревня уже полуопустела.
Итак, мы видим, что трудовые армии приняли две формы: собственно трудовых лагерей и колхозов. И там и там господствовал принудительный и фактически бесплатный труд. Но не надо думать, что принудительный и бесплатный (почти бесплатный) труд существовал только в колхозах и лагерях. Учет, контроль, принуждение в той или иной форме распространялись на всю страну, на все сферы труда. Приведу один конкретный пример.
Однажды мне попался один документ о Ханты-Мансийском национальном округе. Там было написано:
«За счет рационального освоения угодий (а надо сказать, что ханты, как и манси, из века в век занимались только охотой и рыболовством) охотники сдают (заметьте это словечко — сдают) ежегодно по 200 белок, 25–30 соболей и куниц, более ста штук ондатры, 200–500 штук боровой и водоплавающей дичи».
Это то, что каждый охотник повез бы в прошлом на ярмарку и свободно там продавал бы по установившимся рыночным ценам. Но теперь он сдает свою добычу государству, стараясь выполнить годовой план. А годовой план он старается выполнить, чтобы получить свою зарплату в 200–300 рублей (впрочем, меньше). А годовой план ему «спущен» в рублях. То есть он должен добыть разной дичи в год на 1200 рублей. И вот, чтобы получилось 1200 рублей, он сдает 200 белок, 25–30 соболей и куниц, 100 ондатр, да еще 500 штук боровой и водоплавающей дичи. А теперь попробуйте купить у государства хотя бы одного соболя.
Так что же это, если не наглый грабеж бедных ханты и манси. (Раньше они назывались — вогулы и остяки.) Но это касается не только ханты и манси, ненцев-оленеводов, охотников Алтая и Уссурийского края, Якутии, рыбаков, добывающих семгу и нельму, осетров и стерлядь, омуля и горбушу, пелядь и сосвинскую селедку, трепангов и крабов, красную и черную икру. Всюду добытчики этих ценнейших рыб получают грошовые зарплаты, а добычу свою «сдают» государству за бесценок, а государство зарабатывает на этом тысячи и десятки тысяч процентов.
Когда говорят, что повысилась техническая оснащенность охотничьего и рыболовного хозяйства, это вовсе не означает, что охотники и рыболовы имеют теперь больше соболей или нельмы, но государство их руками все больше и больше вычерпывает из лесов и рек.
Однажды я беседовал с ответственным работником ЦК Узбекистана. Он мне сказал: «Мы ежегодно отгружаем вам в Москву 7000000 каракулевых шкурок.
— Кому это — вам? — удивился я — Я лично не видел в Москве ни одной каракулевой шкурки.
— Они идут на мощь государства, — уточнил ответственный работник».
Значит, вот какие дела. А мощь государства зачем нужна? Чтобы сохранить эту систему выкачивания из земли и народа нефти, газа, алмазов, золота, всевозможных руд, пушнины, ценной рыбы и всеговсего, чем богата (чем была богата) наша земля.
Мне много приходилось ездить по стране, постепенно из разговоров с руководителями областей и районов у меня сложилось представление, что из всего, что произвели район, область, город в денежном выражении за год, им на нужды района, города, области, на благоустройство, строительство жилья, дорог и т. д. и т. п. государство возвращало не более 3 процентов. Остальное, как метко выразился узбек, — на мощь государства.
Так, заставляя все население принудительно и почти бесплатно трудиться, превратив всю страну фактически в единый трудовой лагерь, осуществляя учет, контроль и распределение, государство ежегодно сосредоточивало в своих руках несметное количество денег. Если бы оно действительно заботилось о благе народа, как о том прожужжала нам все уши пропаганда, то люди не стояли бы десятилетиями в очереди за жильем, за автомобилем, за холодильником, за стиральной машиной, за билетом на поезд или на самолет… Японцы высчитали, что одних якутских алмазов хватило бы построить коттедж каждому жителю нашей страны!
Куда же шли эти несметные деньги? На мощь государства?
Допустим. Но разве может считаться мощным государство, если люди, населяющие его, бедствуют? Конечно, часть денег уходила на военную мощь, часть — на исследование космического пространства, часть на пропаганду утопических и ложных идей, часть на содержание управленческого аппарата, который насчитывает, как стало известно, около двадцати миллионов человек. Ведь надо же все учесть, а потом все распределить. А пока учитываем и распределяем, половина сгниет, распылится и расхитится.
Среди управленческих и идеологических, политпросветительных организаций были вовсе бесполезные, как, например, ВЛКСМ, а то и вредные, как, например, Госплан.
Вы только представьте себе: есть ЦК ВЛКСМ, где работает (бездельничает) около 2000 человек, в Москве же, тут же, есть обком ВЛКСМ, горком ВЛКСМ, множество райкомов ВЛКСМ. Кроме того, в каждой области страны есть обком ВЛКСМ, в каждом городе страны есть горком ВЛКСМ, в каждом районе есть райком ВЛКСМ, а в каждой республике есть ЦК ЛКСМ… И все эти люди ничего не производят, не принося никакой пользы обществу, но лишь — поглощают.
Что касается Госплана, то это учреждение на протяжении десятилетий было главным тормозом в повышении производительности труда. Поясню свою мысль.
Вот работает фабричка по изготовлению, скажем, зубных щеток.
Этой фабричке Госплан «спускает» план: изготовить столько-то зубных щеток. Но, спрашивается, откуда работники Госплана, сидя в Москве, на проспекте Карла Маркса, могут знать производительные способности тысяч, десятков тысяч фабрик, производящих мыло, мужские трусы, галстуки, стиральные машины и все-все остальное? Не шпионов же засылать на каждую фабрику. Госплан поступал очень просто. Он брал результат прошлого года и добавлял «напряжение» — 5, 10 процентов.
Теперь поставьте себя на место директора фабрики. Он знает, что в новом году ему добавят
