фортепьяно и слащавые гитарные аккорды, наложенные на ударный ритм — унылый и бесконечный, как китайская пытка водой. Но голос как будто парил надо всем. Нездешний, свободный. Голос будил беспокойные воспоминания. Англия, школа церковного хорового пения. Давным-давно.
Слова были более изощренны, чем музыка. Двое влюбленных встречались, как поезда в ночи, на пустынном разъезде… на Вампирском Узле, который выпил их души… неплохое сравнение для песни об отчуждении и отчаянии. Вряд ли мальчик сам написал эти стихи. И все же он выпевал их с такой уязвленной неискушенностью, с такой древней печалью… Стивен смотрел на экран.
Камера медленно поворачивалась. Общий план зала. Зрители. Группа на сцене. Лицо певца, крупный план…
Он задохнулся от изумления. Он знал этого мальчика раньше — тридцать пять лет назад! И даже тогда он казался ему пришельцем из еще более давнего прошлого, из туманного сна из детства.
Его била дрожь. Пожар снаружи уже потушили, сирены умолкли.
Лицо…
Нечеловечески бледное. Белое как снег. Длинные черные волосы кружатся вихрем, как стая воронов. Узкий рот — алая прорезь на белом лице. И глаза — черные, неприкаянные. Глаза хищного зверя.
Так не бывает. Не может быть. Этот мальчик давно уже мертв. Он умер в то жуткое лето, когда их оперный театр впервые поехал в турне по Европе, а сам он сменил Карлхайнца фон Хана на посту главного дирижера. Боже правый… Он сам, лично, присутствовал на похоронах и даже послал венок матери! Мать не пролила ни слезинки, она заказала гроб со стальными стяжными ремнями, которые намертво заварили… она велела, чтобы гроб забросали камнями… сумасшедшая женщина, сумасшедшая.
И вот теперь — тот же мальчик. И тот же голос.
Совершенно не изменившийся, совершенно.
Я вижу сон наяву, я снова схожу с ума, — подумал Майлс, вспомнив психушку, «дом отдыха», где он познакомился с Карлой Рубенс.
Ему вдруг захотелось с ней поговорить.
Он снял телефонную трубку и набрал номер.
Четыре гудка.
— Карла…
— Стивен? Ты что, ненормальный? Я уже сплю. — Но голос в трубке звучал сдержанно и спокойно. Майлс знал, что Карла лишь притворяется, будто он ее разбудил.
— Прости, пожалуйста.
— Какого черта?! Ты откуда вообще звонишь?
— Из Арагона, штат Кентукки. Там, где сейчас вагнеровский фестиваль.
— Да, я читала. Мне по почте прислали проспектик. А теперь давай, ты положишь трубку и оставишь меня в покое. Ты два года не проявлялся, Стивен. И теперь я прекрасно обхожусь без тебя.
В памяти проносились картины, сменяя друг друга, как в калейдоскопе: этот кошмарный «дом отдыха», терапевтические процедуры, женитьба, развод. Карла, по-прежнему ухоженная и красивая в свои сорок пять, вожделеет мужчин помоложе. Стивен ненавидит старость. Это так мерзко, быть старым…
— Мне надо с тобой повидаться. Я имею в виду по делу. Я…
— По делу! На всякий случай, если ты вдруг не знаешь: у меня есть секретарша. И для разговоров по делу у меня есть часы приема.
— Я знаю, но я…
— Там был пожар, в Арагоне, да? Я видела передачу в ночных новостях. — Карла больше не притворялась. Она не спала. Она вообще еще не ложилась. Как будто и не было этих лет, что прошли после развода. Они снова играли в те же извечные игры: она лгала ему напропалую, и ей было плевать, что он знает правду.
— Я знаю, ты думаешь, у меня начинаются старые заморочки. — Он был уверен, что она именно так и подумала. В конце концов, он же лечился в психушке. От пиромании. И сегодня он снова почувствовал прежнюю тягу к огню — ту самую неодолимую тягу, которая граничит с чуть ли не чувственным вожделением. — Но нет. Я звоню не поэтому. Что касается прежних дел… я их держу под контролем.
— Тогда почему ты звонишь?
— Я увидел одного человека. Мальчика. Мертвого мальчика, Карла. По телевизору. Сегодня вечером. Прямо сейчас. Тишина. А потом:
— По какому каналу?
— Здесь по ZQR, но у вас…
— Подожди, я сейчас посмотрю… да это же Тимми Валентайн, новая рок-звезда, кумир подростков и молодежи. И ты мне звонишь в два часа ночи, чтобы…
— Но это же он! Тот самый! Помнишь, то существо из моих кошмаров в дурдоме. Человек-волк, мальчик с мертвыми глазами…
— Послушай, Стивен. А если по правде, зачем ты мне позвонил?
— Да просто так позвонил! То есть… именно поэтому и позвонил. Когда я увидел…
— Пожилой рассудительный человек до смерти перепугался ребенка. Бедный мальчик, можно только представить, как его затиранили собственные родители и агенты. Эксплуатируют парня, как могут. Кстати, он мой пациент.
— Что?!
— Нет, я еще с ним не виделась. Его агент записал его на прием на завтра, пока он еще в Нью- Йорке.
— Не встречайся с ним! Я тебя умоляю! Не надо! Он выронил трубку. Его охватило отчаяние. Он обливался холодным потом, его трясло. Он судорожно надавил пальцем на кнопку телевизионного пульта. Экран мигнул и погас. Потом Стивен заснул. Но это был беспокойный сон — сон, пронизанный ужасом.
2
— Как вы вошли? — спросила Карла немного нервно, потому что она не любила, когда в ее кабинете на Парк-авеню происходило что-то такое, что нарушало заведенный порядок.
— Дверь была приоткрыта.
Мягкий голос, необычный ритм речи, может быть, даже легкий европейский акцент. И вот он стоит, прислонившись к высокому подоконнику огромного, во всю стену, окна — на фоне ломаной линии небоскребов из освещенных квадратов-окон, сверкающих в темноте.
Карла уселась в свое любимое старое кресло с клетчатой обивкой. Под жутковатого вида черно-белой мандалой на полстены — увеличенной копией одной из работ ее давнего пациента, — что висела напротив окна.
— Вы настояли на том, чтобы я вас приняла поздно вечером, — говорит она. — И не отказались, когда я назвала явно безумную цену.
Он не должен ей нравиться, этот мальчик. Она смотрит на него и пока что не предлагает сесть. Да, он действительно очень красивый. В жизни он выглядит точно так же, как на телеэкране. Значит, дело не в гриме. Его волосы, разметавшиеся в беспорядке (но мы-то знаем, скольких трудов стоит такой изящный якобы беспорядок: каждая прядка лежала именно так, как это было задумано дорогим стилистом), так черны, что в приглушенном свете ламп отливают синим. Лицо утонченное, бледное. Почти болезненно белое. Огромные черные глаза — чарующие, гипнотические. Угрюмое, даже суровое выражение. И в то же время — по-детски невинное. Карла мысленно отметила про себя все это и постаралась запомнить первое впечатление. Еще раньше, слушая его песни, она сделала кое-какие пометки в блокноте. Она ни капельки не сомневалась, что тексты для песен он пишет сам. И в этих текстах явно прослеживаются следы прогрессирующего психоза… если искать их специально и если ты зарабатываешь на жизнь именно поисками психозов.
— Пожалуйста, Тимми, садитесь. Куда вам больше нравится. На диван, в кресло, прямо на пол — там есть подушки.
Он выбрал диван. Он смотрел на нее не отрываясь. Карле стало не по себе. Ее раздражал даже не сам его взгляд, а манера смотреть вот так — настойчиво, чуть ли не сладострастно.
— Ваш агент, кажется, постарался изрядно, чтобы найти вам психиатра именно школы Юнга…
