– Что тебе плохо, гадина?
Тишина повисла в столовой. Павлушка горбато замер с бутылкой в руке. Савелий стоял с обреченно- непонимающим лицом.
– Посмотри на нас!
Саблина окаменела. Саблин наклонился к ней и произнес, словно вырезая каждое слово толстым ножом:
– Посмотри. На нас. Свинья.
Она отняла руки от лица и обвела собравшихся как бы усохшими глазами.
– Что ты видишь?
– Лю… дей.
– Еще что видишь?
– На… стю.
– И почему тебе плохо?
Саблина молчала, вперясь в Настино колено.
– Не стоит так откровенно не любить нас, Александра Владимировна, – тяжело проговорил Мамут.
– Хотя бы учитесь скрывать свою ненависть, Сашенька, – нервно усмехнулась Румянцева.
– Поздновато, – глядела исподлобья Арина. – В сорок-то лет.
– Ненависть разрушительна для души, – хрустнул пальцами отец Андрей. – Ненавидящий страдает сильнее ненавидимых.
– Как это все глупо… – грустно покачал головой Румянцев.
– Зло не глупо. Зло – пошло, – вздохнул Лев Ильич.
Саблина вздрогнула:
– Да нет… господа… я не…
– Что – нет? – сурово смотрел Саблин.
– Я…
– Савелий! Отдай ей нож и двузубец!
Повар осторожно приблизился к Саблиной, протянул приборы ручками вперед.
– Пожалуйте.
Саблина взяла и посмотрела на них, словно видела впервые.
– Ты будешь обслуживать нас, – опустился на свое место Саблин. – Будешь вырезать куски на заказ. Ступай, Савелий.
Повар вышел.
– Давайте есть, господа, пока Настя не остыла! – Саблин заложил себе угол салфетки за ворот. – На правах отца новоиспеченной я заказываю первый кусок: левую грудь! Павлушка! Неси бордо!
Саблина встала, подошла к блюду, воткнула вилку в левую грудь Насти и стала отрезать. Все прислушались. Под коричневой хрустящей корочкой сверкнуло серовато-белое мясо с желтоватой полоской жира, потек сок. Саблина положила грудь на тарелку, подала мужу.
– Прошу, господа! Не теряйте времени!
Первой опомнилась Румянцева.
– Сашенька, срежьте мне эдак вот вскользь с ребер, самую капельку!
– А мне окорок! – хлебнул вина Мамут.
– Плечо и предплечье, Александра Владимировна. – Румянцев потер пальцами, словно считая невидимые деньги. – Только, знаете, без руки, вот… самое предплечье, самое вот это…
– Руку можно мне, – скромно кашлянул Лев Ильич.
– А я попрошу голову! – бодро оперся кулаками о стол отец Андрей. – Дабы противостоять testimonium paupertatis.
Арина подождала, пока Саблина исполнит все просьбы.
– Александра Владимировна, а можно мне…
И смолкла, глянув на отца.
– Что? – наклонился Мамут к дочери.
Арина прошептала ему на ухо.
– Только скажи как взрослая, а не так, – посоветовал он.
– А как?
Отец шепнул ей на ухо.
