подставит себя радостно. Он даже мрачно мечтал о том, что смерть за нее будет искуплением его измен. «Так и надо, так мне и надо», твердил он, расхаживая по комнате, накануне. Он представлял уже себя убитым, но это благородная смерть. Мысль о ней сладостно залечивала прошлое. «Ну, ладно, ну на что я годен, ну и пусть убьют, пусть».
Но когда вдвоем, под руку, замешались они в толпу, и толпа вынесла их на улицу — глухая тревога овладела им. Это все так: и солнце светит, и прекрасна Ольга Александровна, и смерть, — но драка…
Ольга Александровна держалась за него смущенно, но была возбуждена, румянец играл на щеках, глаза блестели.
Когда раздалось пение, они присоединились; с песнью стало веселей.
Но вот крики, смятение; в двадцати шагах пред собой Петя увидел высокаго пристава — в следующее мгновение бухнул выстрел. «Стреляют», закричали кругом. Ольга Александровна вскрикнула, — и, увлекаемые толпой, бросились они куда–то вбок, к Гостиному двору.
Петя подхватил Ольгу Александровну, и теперь сразу стало ясно: как можно скорее бежать. Кажется, все думали так. Сзади летели казаки, слышался визг. Петя помнил, как, волоча едва живую Ольгу Александровну, попробовал втиснуть ее в лавочку, но она была уже полна — некуда ступить. Побежали дальше.
Обернувшись, он увидел пристава, — верно, того, что стрелял. Он размахивал револьвером и бежал за ними шагах в двадцати. Следующий момент был таков: на перерез ему выскочил Алеша и дал подножку. Пристав грохнулся, а Алеша дважды хлопнул его палкой по затылку.
Потом опять все смешалось. Ольга Александровна трепетала сбоку, на руке, и надо было бежать дальше. Чей–то голос кричал: «Назад, товарищи, стройся». Кто–то удерживал, но толпа бежала. Не было сил остановить ее.
Вдруг сбоку, в пересекающем переулке, Петя увидел городовых, во весь мах бежавших на них с саблями наголо. «Успеем или нет?» Петя изо всех сил рванул Ольгу Александровну. «Скорее», крикнул он ей: «скорей!»
Как далеки были в эту минуту романтические мысли о смерти! Вот–вот налетят свирепые люди, оскорбят, изобьют эту Ольгу Александровну, мизинца которой не стоят все вместе.
А что сделает он? Примет за нее удар? И потом будет видеть, как ее истязают?
Но они проскочили все же. Что творилось сзади, понять было нельзя — всюду вой, смятение, хаос. Несколько раз мелькала фигура Алеши. Он был горяч, ловок, весел. На все это, видимо, он смотрел, как на игру. Партия, в которой он играл, была побеждена, но только потому, думал он, что немногие относились к делу как следует.
Это его несколько огорчало. Сам он был, к удивлению, совершенно цел, только потерял фуражку. Кудреватые волосы его трепало ветром, и глаза были полны того света, какой посылало солнце в этот день. К счастью, Алеша не попал в центральную, особенно жестокую свалку у Собора, где были Клавдия со Степаном.
Петя едва довез к себе Ольгу Александровну. Она плакала и дрожала мелкой дрожью. Петя тоже был взволнован, возмущен жестокостями, виденными сегодня, и раздражен на себя.
Он с обидой чувствовал, что он просто мальчик, нервный и ничтожный, неспособный ни на что: даже на порядочное сопротивление. То, что ему пришлось бежать, мучило его. Он сдерживался, давал воды Ольге Александровне, но если бы была его воля, и не остатки самолюбия, он рыдал бы громко, на всю квартиру.
С этого дня Петя перестал считать себя годным на какую–либо политику.
IX
Его, однако, кой–где сочли за врага: через два дня явились с обыском. Видимо, список десятских попал в верные руки.
Обыск был неприятен, как всегда, но в общем показался пустяком. Пете не хотелось лишь, чтобы его арестовали.
Этого не случилось, ибо ничего не нашли.
Приставу было скучно, сыщик вяло рылся в письмах; чувствовали, что не интересно.
— А все–таки, — сказал пристав, разглаживая бакены: — столицу вам придется покинуть.
Пока Петя писал заявление о высылке к дедушке, пристав философствовал.
— Эх, господа! Только себе беспокойство, и нам.
Он зевнул.
— Шляйся тут по ночам. Я бы сам инженером сделался, ей–Богу. Дело богатое. А вы бунтуете.
Когда они ушли, шел четвертый час; обещал быть тихий апрельский день. «Спать все равно не буду», подумал Петя. И, надев фуражку, вышел.
Утро, правда, было теплое. Он шел по набережной, навстречу солнцу, медленно подымавшемуся в облачках. Над Невой легкий пар, но уже светлый, весенний. Дворцовый мост разведен; проходят баржи, суда, и хочется знать, откуда они пришли. В утренний час мир кажется таким просторным и родным.
В биржевом сквере Петя сел; его радовало солнце с бледно–золотистым светом, вода, даже дворцы нравились. У моста пыхтела землечерпательная машина, с непогасшим еще фонарем.
Петя взглянул в сторону крепости и сердце его сладко заныло. Спит ли она сейчас? Или проснулась, из окна смотрит на дальнее сияние востока, вспоминает о нем? Пете пришло в голову, что его высылают. И тотчас он понял, что не может быть, чтобы летом они не встретились. Как это произойдет, он не знал; но наверно так будет.
Оставить Петербург ему было даже приятно — Бог с ним, с этим городом. Конечно, хорош сейчас рассвет, но в деревне он лучше. И в деревне лучше ему жить, чище, честней. А дальше? Петя вздохнул. Зачем думать? Судьбы не угадаешь, все равно. Хорошо, что на сердце стало легче, точно с него сошло нечто. Он не знал, что именно, но ему казалось, что отныне он будет жить достойнее.
Около десяти он пил кофе в плавучем ресторанчике на Неве. Публики было мало. Вода поплескивала под плотом, в садике над дворцовой набережной играли дети. День сиял мило–туманно, перламутрово. Петя вспомнил Ялту, где так же пил кофе на воде, под плеск волн. Затем мысли его перешли на моря, юг, путешествия; то, о чем он мечтал иногда. Теперь в этих воображаемых странствиях с ним всегда была дорогая тень.
Петя подпер голову рукой, задумался. Когда он закрывал глаза, мечтать было легче. Ему представилось, что хорошо было бы, если–б она сейчас явилась, и они сели бы в волшебный корабль, уплыли бы в Италию, Венецию, в полусказочные края, о которых он имел легендарное представление… и уже любил их.
— Может быть, или не может? Нет, это было бы чудом. — Он вздохнул, вспомнил, что чудес не бывает, и раскрыл глаза.
В летней шляпе, сиреневой вуали и светлом костюме Ольга Александровна стояла на набережной. Она засмеялась, кивнула и быстрым шагом сбежала вниз.
Петя покраснел. Ольга Александровна весело жала ему руку.
— Вы сидели, закрыв глаза. — Она улыбалась и слегка хлопала его перчаткой по плечу. — О чем вы думали?
Петя глядел на нее умоляюще. В его глазах она все прочла, и сама порозовела.
— Вы имели очень славный, но курьезный вид!
Немного оправившись, Петя рассказал о сегодняшней ночи, об обыске.
Ольга Александровна стала серьезней.
— Я, ведь, говорила. Эх вы!
Но в ее глазах он прочел гордость за него. Точно это подымало его в ее мнении.
— Да, — прибавил Петя: — и меня высылают.
Это ей явно не понравилось. Тень прошла по ее лицу. Она задумалась
— Знаете что, — сказала она просто, но неуверенно: — а если вы поедете к нам, ну, отбывать свою опалу — в деревню?
— Я… что–ж говорить… я с наслаждением. Но я уже подписал заявление к дедушке.
